Прошлое; команда микронаций.

[hetalia_fight]

Название: Кап-кап…

Персонажи: Силенд, Князь Рой, Александр Ахенбах.

Жанр: POV,история

Рейтинг: G

Сюжет: Попытка государственного переворота в Силенде.

Историческая справка: В начале августа 1978 года в стране произошёл бунт. Ему предшествовало зарождение напряжённости меж князем и его близким соратником, премьер-министром державы графом Александром Готфридом Ахенбахом. Воспользовавшись отсутствием князя, который вёл в Австрии переговоры с инвесторами, Ахенбах с группой голландских уроженцев высадился на острове. Захватчики заперли юного принца Майкла в подвале, а далее вывезли его в Нидерланды. Где Майкл бежал из плена и встретился с отцом. При поддержке лояльных граждан державы свергнутым монархам удалось разбить узурпаторов и вернуться к власти.

Кап-кап. Кап-кап.

Звук падающих капель среди многочасовой тишины был поистине оглушающим. Питеру на мгновение даже захотелось закрыть уши руками и зажмуриться, лишь бы снова наступила тишина.

Гробовая тишина. Здесь, в подвале, она поможет услышать тяжёлые шаги Ахенбаха, когда он в следующий раз придёт уговаривать его, Силенда, смириться, забыть старого князя, принять новое правительство. Только вот Питер не хочет, и опять скажет противному графу проваливать. Может быть, даже кинет в Ахенбаха чем-нибудь, забыв, что таким как он запрещено причинять вред людям. Даже предателям, из-за которых Силенд сейчас в таком положении.

Кап-кап.

«Наверное, опять где-то течь…» — не было сил даже повернуть голову в сторону звука падающих капель, не то что уж бежать и чинить. Для этого надо было хотя бы встать. И включить свет. Но выключатель был снаружи, по ту сторону двери. А она была заперта. Да и лампочка перегорела практически сразу после того, как мальчик остался здесь один. Пришлось бы заменить и её.

Да и сил на это не было.

Кап-кап.

Звуки, разрывающие тишину подвала на куски, невольно заставляли прислушиваться. Питер, уловив их ритм, даже слегка постукивал пальцами в такт по ножке стула, на котором сидел. «Раз-два… три-четыре… раз-два…»

Кап-кап. Кап-кап.

«Было намного веселее, когда Майкл был здесь, — Силенд немного поёрзал на стуле, принимая более удобную позу. — Надеюсь, он смог убежать от этих гадов и позвать на помощь».

Кап.

«Интересно, сколько времени прошло с тех пор, как они забрали Майкла? А сколько я уже здесь сижу?»

Кап-кап.

Мысли тянулись медленно, как томные летние вечера. Силенд и не заметил, как закрыл глаза и задремал на старом жёстком стуле. А может, и не закрыл. Слишком темно, и нет разницы между поднятыми или опущенными веками.

Кап – кап. Кап…

Когда долго находишься в темноте практически без движения, то чувство времени притупляется. Проснувшись, Питер не мог понять, проспал он пару часов или пару дней. Впрочем, ему, пленнику собственного подвала, было не столь важно, сколько времени он уже здесь провёл. Важнее было знание, когда он уже освободится.

Силенд не привык много времени проводить на одном месте — он постоянно перемещался по своей платформе, создавая у окружающих впечатление, будто Питеров как минимум трое.

Оказаться взаперти в тёмном подвале, где из-за отсутствия освещения легко можно было навернуться о какой-нибудь хлам, валяющийся под ногами, было для него тяжёлым испытанием. Даже непроходящая слабость не могла унять у Питера желания сыграть в футбол или просто побродить по платформе.

Слабость появилась недавно, вместе с противоречиями, возникшими между князем Силенда и его премьер-министром. Сначала Питер просто не замечал её, надеясь, что его правители договорятся сами. И, казалась бы, проблема улажена, Рой уже уехал налаживать контакты с инвесторами, и тут Ахенбах сделал свой ход. Маленькое государство и моргнуть не успело, как вдруг оказолось перед бывшим премьер-министром, захватившим власть во время отсутствия его князя. Силенду предложили два варианта: либо он признаёт новую власть, либо отправляется в подвал вместе с Майклом. Конечно же, Питер выбрал второй вариант, напоследок ещё и ударил подлого захватчика по колену. С тех пор слабость всё нарастала. Теперь мальчик не был уверен, хватит ли ему сил снова сказать «нет» Ахенбаху, не то что уж попытаться ударить его.

Кап-кап.

Падающие капли медленно отмеряли то время, что Питер был заперт. Всё больше его раздражал этот звук, раздающийся в мраке подвала.

«Рой, пожалуйста, возвращайся скорей. Я не хочу, чтобы моим князем был этот…» — уже не капли воды падали, разбиваясь о пол.

Кап-кап. Кап…

Силенда разбудил грохот лестницы: кто-то торопливо спускался по ступенькам. «Это не тот предатель: ему некуда спешить. Да шаг у него тяжелее… Кто?» — вновь задремавший было Питер, поднял голову и попытался разлепить сонные глаза. Свет из-за открывшейся двери больно резанул по глазам, но мальчик всё же успел узнать силуэт вошедшего.

— Рой!

@темы: Микронации, прошлое (1)

---

Прошлое; команда стран Северной Европы.

[hetalia_fight]

Название: Полет валькирии
Автор: Команда Северной Европы
Бета: Команда Северной Европы + анонимный доброжелатель
Персонажи: Дания, Германия, Швеция, Норвегия
Категория: джен
Размер: мини (около 3000 слов)
Жанр: angst
Саммари: Иногда на долгом пути в Вальгаллу приходится сделать крутой поворот, а то и мертвую петлю.
Примечание 1: действия происходят во время Второй Мировой войны
Примечание 2: Для стран, не имеющих имен в каноне, команда выбрала следующие:
Дания - Хольгер Фредериксен, Норвегия - Хетиль (Хелль) Торбьёрнсен.

Мечта благородна, но сотни огней
Не могут соперничать с ночью.
Свет грез на её полотне все бледней,
А руки окрашены кровью.

И глупость, и верность, и случай слепой
Разрушили мир идеалов.
Ты ищешь свой путь, но дорогу домой
Лишил путеводных сигналов.

Ты не ищешь той правды, что брал на копьё,
Ты не веришь, ты слеп от рожденья!
Клыки ты сломал, а судьбы остриё
Нависло. Ты жаждешь прощенья.

Открой же глаза: прими и прости.
Ты сам виноват! Это ты все разрушил!
Пойти за мечтой, перепутать пути…
На души чужие ты кару обрушил.

Пока не забили в военный набат,
Пока ещё можно исправить…
Сорви же ты с сердца не свой коловрат,
Не дай же изменникам править!

Откройся, ведь ты же не мог обмануть!
Вздохни и поддайся надежде!
Величия прошлого уже не вернуть,
Не смогут любить, как прежде.
©Dein Preussen

Черная зараза проползла в его тело. Дания чувствовал ее приближение, знал, что она уже гуляет по венам, но все еще надеялся, что обойдется. Могло ли его могло подкосить всего-то увлечение населения?
Успокаивая себя, Дания понимал, что осталось недолго. Он был слишком близко от Германии, и эта чума пришла с той стороны.
Его всегдашнее чувство гордости умерло в конвульсиях, когда его собственный народ предал историю их побед. Что-то противное, скользкое, как змея, завелось в груди – иногда оно выползало, чтобы прошептал на ухо «Покорись». «Скоро придет победитель», шептал, казалось, его народ вместо вечерней молитвы. И поделать с этим Дания не мог ничего. Он пытался убеждать короля, правительство, но люди были глухи. Люди всегда были глухими, это раздражало слишком сильно, так и хотелось взяться за оружие… А потом пришла апатия. Новое, непривычное состояние, и как же редко приходилось Дании думать о чем-то вроде «Будь, что будет»! Но в том проклятом году он ощущал именно это. Ему было все равно, что случится дальше – до такой степени, что Дания готов был распахнуть перед Германией двери и выжать из себя все гостеприимство. Но, как оказалось, в действительность приближение Германии помогло собрать немного – столько, чтобы хватило на один удар, чтобы там не кричала жижа, пытающаяся подменить Дании кровь.
Он копил силы до тех пор, пока незваный гость не возник на пороге, понимая, что их в любом случае не хватит на полноценный отпор. Дания ненавидел немцев – если этому миру суждено рухнуть, то будьте уверены, где-то рядом будет пробегать германцы.
Это было безрассудно – броситься на того, кто победил, даже не введя еще войска в страну – и это было глотком свежего воздуха. Дания был уверен, что попадет – а Людвиг даже не пытался уклониться – но в последний момент руки подвели.
Кулак впечатался в стену, сильно, до вмятины на ней и разбитых костяшек, а дальнейшее Дания хотел бы не помнить.
Но врезалось в память – как с одного взгляда немца предательски ослабели ноги, и он, Хольгер Фредериксен, в первый раз в своей жизни оказался на коленях.
Проклятые немцы.
Вспыхнувшая мысль оказалась болезненной, виски мгновенно заломило. С каждым проклятием, посылаемым Данией в сторону уже ушедшего вглубь его дома Германии, голова болела все сильнее, как будто там поминутно взрывались снаряды.
- Вставай, - у Людвига голос был другим, хриплым и резким, как будто ему самому было больно издавать звуки, и выходило только что-то, похожее на карканье.
Когда он успел вернуться, Дания и не заметил.
Он поднялся на ноги и заставил себя не поддерживать тяжелую, ноющую голову, наоборот, вздернул подбородок, глядя прямо перед собой.
Хотел было спросить, что нужно этому ублюдку, но челюсти свело судорогой. Да еще и идти нормально не получалось, а держаться за что-либо мешало упрямство. Германия не стал ждать, и как котенка дотащил его за шиворот до той комнаты, что заменяла Дании кабинет.
- Приберешься тут. Потом. Позвони Норвегии. Если он сам сложит оружие, условия оккупации будут пересмотрены.
Вот так просто – и ты уже обязан подчиняться любому приказу.
Данию передернуло от унижения и отвращения к самому себе. Он хотел сразу заявить, что Норвегия-то будет трепыхаться до последнего, но не стал.
У приговоренного к смерти должно быть одно желание. Пусть его желанием станет разговор с кем-то более приятным, чем Германия.

***

Норвегия ответил сразу же, как их соединили. Наверное, ждал звонка. Падение Дании, скорее всего, было очевидно для него.
- Кто ты, заложник или союзник? – спросил Норвегия, не тратя время на приветствия.
Дания молчал. Он не знал, что может ответить. Он был болен тем же, что и Германия, и его руки не слушались его страстного желания вцепиться в горло немцу – а, казалось бы, дотянуться до него проще простого, их только стол разделяет. Заложник или союзник? Заложник, принявший чужую идеологию, союзник, мечтающий съесть чужое сердце?
- Задавай вопросы, на которые я могу ответить, - наконец произнес Дания.
- Ты мертвец. Я не хочу разговаривать с трупом.
Это был его Норвегия – Дания знал, чувствовал, что его зараза не коснулась. Это радовало – ту часть его сознания, которая вспоминала все новые и новые способы казней и пыток и расплачивалась за это адской болью.
Другая часть была холодна и пуста. Действительно, труп.
- Сдавайся, тебе все равно не выстоять, - потому, наверное, фраза далась легко. Труп не испытывает сожаления и не способен переживать.
- Я знаю, - спокойно ответил Норвегия. – Не волнуйся.
Они помолчали – Дании больше нечего было сказать, а Норвегия вообще редко сам подавал реплики, особенно сейчас, когда первым начал разговор.
Интересно, помогал ли он своим на поле боя или наоборот, проводил время с правящей верхушкой? Самого Данию уже не интересовало, что там с его правительством, а вот Норвегия всегда приглядывал за своими людьми. Оберегал королевскую семью… возможно, и сейчас попробует…
Дания обнаружил, что его тянет немедленно поделиться догадкой о том, что Норвегия попытается спасти корону.
- Слушай внимательно, - в трубке что-то щелкнуло, и далекий голос Норвегии стал четче, увереннее – а может быть, дело было в том, что он диктовал отстраненно и ровно места дислокации своих частей и количество солдат в них.
Это выбило из Дании все мысли о норвежских королях: он против воли открыл рот, повторяя все за Норвегией. Германия записывал, похожий на прилежного ученика.
- Надеюсь, это правда, Хетиль, - Хольгер сам не узнал своего голоса. Будто чужой – да того же немца! – царапающий горло не хуже терки.
- Ну что ты, - Дания закрыл глаза и представил чужую улыбку, холодную, как и всегда. – Я бы не стал тебе врать, - Норвегия помолчал немного, прежде чем тихо добавить, - спи, я справлю сьюнд[2] по тебе.
Прощаться Дания не стал даже пытаться, отнимая трубку от уха, вернул ее на аппарат.
- Доволен? – выплюнул он сквозь зубы.
Германия не удостоил его ответом. Видимо, ему все же было больно говорить.

***

Эта война была скучной. Где-то там, на фронте, развлекались другие, а Дании доставалась тыловая работа. Пыльная и монотонная, явно придуманная только для того, чтобы еще больше затуманить сознание.
Дания слишком любил драться, чтобы сдаться так быстро. Иногда, убедившись, что никто его не видит, а бумаги на сегодня закончились, он избивал свою тень, пока еще мог сжимать кулаки. Зеркало уже давно пришлось завесить, едва ли не в первый день – отражение вызывало ненависть и отторжение, напрашиваясь на пулю в голову.
Вот только что ему эта пуля. Рана затянется, оставив напоминание о глупой слабости. О нет, он все же умрет в бою, пусть Вальгалла недосягаема далека, но все равно нельзя не попытаться оказаться там.
Но драка с собственной тенью была не тем, что могло успокоить надолго. Пальцы заживали все быстрее, и вскоре это тоже стало рутиной. Но перестать бросаться на стену Дания не мог, слишком боялся потерять этот, пусть даже крохотный, мостик к жизни.
У него редко бывали гости. Вообще редко, даже до войны, Дания сам предпочитал навещать других. А теперь надеяться на то, что кто-то зайдет… но он все равно держал дверь открытой.
Швеция пришел в разгар одного из поединков со стеной.
Шаги и кашель за спиной привели Данию в ступор. Он обернулся, вытирая руки о китель. Наверное, нужно было удивиться.
- Драка? – вопросительно посмотрел на него Бервальд, и на короткое мгновение Хольгер поверил, что все как раньше.
Швед, предлагающий поединок, да это ведь…
Скучно. Серо. Бессмысленно.
Дания махнул рукой.
- Не вижу смысла, - ему показалось, что тень со стены смотрит с насмешкой, и Дания отвернулся от нее. – Чего ты хочешь?
- Помощи, - медленно, как будто спотыкаясь о каждую гласную, произнес Швеция. Кто знает, сколько сил это потребовало, но получилась очень искренняя просьба. Дания так еще не умел. – Война не для Тино.
- И? – пока еще Дания не видел в этом разговоре смысла. Разве что разбавить рутину, но в чем-то бумаги были даже интереснее. Они не мялись, не глотали слова и их смысл, и не требовали непонятного.
- Люди. Слишком сильно влияют, - со вздохом продолжил Бервальд. – Приходится воевать.
Возможно, стоило пожалеть Швецию, но он был в обычной одежде, а Дания – в форме, а еще живая часть его сознания уже давно затаилась, и потому он только кивнул в ответ.
Все равно, что будет с Бервальдом, или его финским щенком – Дания поймал себя на эмоциях и, наконец, смог оскалиться в улыбке.
Злорадной, конечно, другие у него в последнее время не выходят.
- Ты хочешь, чтобы я вытащил Финляндию из войны? Ты идиот, - от улыбки сводило скулы, но Дания хватался за нее. – Свяжись с Россией, попроси его. У тебя же нейтралитет.
Он раньше не говорил так быстро, пропуская некоторые буквы, и после тирады не смог шевелить губами, те как будто онемели. Реакция на упоминание Брагинского, возможно.
- И убирайся, я ничем не смогу тебе помочь, - добавил Хольгер, когда немного отпустило.
Вернулся на стул, взял верхнюю бумагу из стопки – кажется, список добровольцев или оружия – сосредоточился на ней.
Буквы плыли перед глазами.
Швеция, уходя, пихнул его в плечо. Кажется, это что-то из разряда дружеских жестов. Или поддержки? Что-то глупое, совершенно неуместное и ненужное.

***

Предательства от собственного тела Дания не ждал. Раньше оно своенравно вело себя только в присутствии Германии, но третий год войны принес с собой новое открытие. Тело не слушалось. Как будто кровь стала такой тяжелой, что шевелить какой-либо конечностью – непосильная задача.
Движения стали механическими. Сам по себе боевая машина – хотя какая боевая, в самом деле. Просто машина. Это уже даже не пугало, хотя Дания и опасался, что его состояние вызвано тем, что что-то происходит с народом. Может быть, на его территории уже живут одни немцы, а он и не заметил?
Совсем невыносимо стало летом. Подвижность так и не вернулась, иногда Дания не мог заставить себя выбраться из постели, зато пришли голоса и звуки. Казалось, что хлопает дверь, и кто-то идет по коридору, потом открывается дверь спальни.
Привет, Нор, давно не виделись. Если это ты. Или Швеция снова решил нарушить мой покой, или что, неужели кто-то из малышей выполз из своей норы…
Пусть будет хоть кто-то, с кем можно поговорить. Хотя бы Германия, с ним, правда, не поговоришь, но его присутствие может убедить Данию в том, что он еще влачит свое жалкое существование.
Или уже окончательно умер. Когда-то давно Норвегию очень интересовал вопрос о том, что происходит, если стране не давать дышать долго, очень долго. Тогда Дания даже не заметил, что сон был глубже, чем обычно, и очень удивился, проснувшись в открытом море.
А сейчас он может просто забыть дышать. Не приложить в нужный момент усилия, чтобы заставить грудную клетку работать, и просто посмотреть, что из этого получится, все равно каждый вздох требует слишком много усилий.
Было бы неплохо напоследок увидеть кого-то из своих, узнать, сдержал ли Норвегия обещание или фляга с элем все еще ждет своего часа.
Движение в другом конце комнаты Дания уловил краем глаза, замер, боясь поверить себе, и не удивился, когда там оказались только тени. Пусть и напоминающие очертаниями кого-то знакомого… да только очертания эти зыбкие и все время меняются.
Проходи, конечно, кто бы ты ни был. Подеремся? Займемся сексом? Будем пить до такой степени, когда не останется ничего другого, кроме как перейти к первому и второму? Да только прости, я не в форме.
Умри, сказала ему тень на стене. Видимо, та самая, которую он методично избивал больше года, решила, наконец, отомстить.
С радостью, ответил ей Дания, закрывая глаза. Не дышать оказалось до безумия просто, как он и ожидал. Просто мертвое тело когда-то великой страны, теперь же отказавшееся заниматься всем, что давало жизнь.
Можно доставать эль и плясать на заупокойной службе.
Он не сразу понял, откуда в его прекрасной заупокойной жизни, где вот-вот должны были прилететь Валькирии, взялся Германия. Видимо, подох где-то на русской территории.
Но для мертвеца Германия вел себя слишком нагло.
На третьей пощечине Дания очухался и смог уклониться. Ударить в ответ по-прежнему не получалось, хотя и тело его слушалось на удивление хорошо. Кажется, в этом году оно еще не давало ему такой роскоши, как возможность свалиться с кровати. Ныли затекшие конечности, горели щеки – когда он в последний раз получал пощечину, интересно? Но точно можно сказать, от кого.
Прости, Хелль, придется тебе снова спрятать выпивку в погреб.
- Возвращайся к работе[2], - сухо велел Германия уже с порога.
Заходил поздороваться, видимо, по-соседски.
Смех вышел глухой, хриплый и короткий.

***

Норвегия принес выпивку. Норвегия пришел сам, осунувшийся, в болтающейся на нем полувоенной одежде, и вполне тянул при этом на призрака. Дания не сразу поверил глазам.
- Галлюцинации у меня уже были год назад, - сказал ему Дания. Радость… да, он все же чувствовал радость, но выказывать ее возможности не было.
Впрочем, Норвегия всегда был умным мальчиком. И очень злым.
- Принес тебе твой несчастный эль, - он поболтал фляжкой в воздухе. Там что-то булькало, но, казалось, содержимого было совсем немного. Так, на дне.
- И сколько раз ты меня хоронил? – Дания не удержался от вопроса, протягивая руку за флягой. Норвегия отдал, не сопротивляясь. – Больше не считаешь меня трупом, раз решил зайти?
Алкоголь обжигающе прокатился по горлу – или же это жгли слова, Дании давно не приходилось говорить вслух так много. Про себя он уже монологи составлять научился, иногда срываясь и шепча, но от этого было только страшнее. Будто снова он не может двигаться и единственное, что остается, так это разговаривать с тенями, которых даже не существует.
- Поднятый. Подозреваю происки Англии. Он же у нас колдун, - Норвегия забрал фляжку, выпил, не поморщившись. – То есть не у нас, у них.
- Я думал, это ты приколдовываешь потихоньку, раз я вдруг оказался живым мертвецом, - сам Дания чувствовал себя больше живым, а не мертвецом. - И откуда вдруг такие познания?
- Исландия помогает им. Потом рассказывает о том, что показалось ему интересным, - Хелль пожал плечами. Все еще было не ясно, зачем он пришел, как бы ни было лестно представление о том, что Норвегия просто соскучился и решил проведать.
- Вечно ты предпочитаешь разговоры со мной – ему, - даже обиду получилось изобразить почти так же хорошо, как обычно, как показалось Дании.
- Нет, все же еще труп, - со вздохом произнес Норвегия. – Вот ты сейчас смеяться хочешь, я знаю, но лицо у тебя такое, будто ты только что похоронил любимый топор.
Дания отвел взгляд. Да, видимо, правда – но что он может сделать с этим?
- Не труп? Докажи, - он не успел заметить, когда Норвегия оказался на столе, когда добрался совсем близко, когда прошептал на ухо.
Пришлось спихивать его.
Бумаги закружились в воздухе, усеивая небольшую комнату – как же здесь темно, оказывается, не смотря на большое окно!
Спички никак не хотели зажигаться – Дания слишком сильно давил на тоненькое древко, и они с легкостью крошились в его руках, пока наконец одна не загорелась. Пламя пробежало по кабинету, и они с Норвегией выскочили за дверь. Подперли ее плечами, позволяя огню резвиться.
- Дом себе спалишь, идиот, - улыбнулся Норвегия.
Одним уголком губ, высшая степень одобрения.
Мешала только свастика на его плече, и Дания потянулся к ней, попытался отодрать, с силой потянув, кажется, лопнуло несколько ниток, но Норвегия зашипел и оттолкнул его.
Молча покачал головой, прикрывая плечо ладонью, на ткани проступали следы крови.
Вшито глубже, чем в одежду, которая для стран не больше, чем условность.
- Я его убью, - спокойно произнес Дания, улыбнувшись.
Как давно в его жилах не билась жажда крови, ничем не сдерживаемая, уже было трудно подсчитать.

***

Было даже странно, что Германия, пытаясь сейчас уже отстаивать только свою территорию, все же нашел время прийти. Хотя и добираться ему пришлось не так уж и долго, Дания ждал рядом с границей.
Впервые за эти пять лет, когда в его крови появилась та болезнь, Дания чувствовал себя живым, а предвкушение хорошей драки только разгоняло кровь.
На Германию было страшно смотреть. Дания подозревал, что сам тоже далеко не красавчик – все еще кровоточащие царапины на лице, которые он сам оставил, чтобы не потерять самоконтроль, с формы выдраны все нашивки, все, что напоминало о прошлом.
Пальцы еще были целы, но он быстро их разбил.
С каждым ударом, нанесенным или полученным, Дания становился еще более жив. Он понимал, что не выиграть – даже ослабленный, даже проигрывающий войну Германия не собирался отдавать победу в этой битве. Кому? Вчерашнему исполнительному подчиненному, который все еще с трудом стоит на ногах?
Это все было ясно, но снова драться было просто великолепно, Дания не помнил в своей жизни более восхитительного проигрыша. Он не мог перестать улыбаться – видимо, в этом была причина, почему удары Германии приходились в лицо.
Кровь, которую Дания уже не мог выплевывать, была чудесной на вкус. Германия оставил его, побежденного и снова растерявшего все силы, переживать свой проигрыш, свою новую жизнь.
Дания не знал, сколько прошло времени , прежде чем он смог добраться домой, чтобы узнать, что по его территории шатаются англичане, а у него самого новое правительство.
Но, в общем-то, ему было все равно – не так, как раньше, когда серость вокруг не вызывала интереса, а по-старому, когда равнодушие было вызвано усталостью и потерей сил, и должно было пройти после хорошего сна.
Он вернулся.


Сноски
[1] - Сьюнд (sjaund) – один из обрядов викингов, седьмой день после смерти, отмечаемый элем, выпитым в честь усопшего.
[2] - Состояние Дании вызвано забастовками, самая крупная из которых произошла в августе 1943.

@темы: Северная Европа, прошлое (1)

---

Прошлое; команда стран Южной Европы.

[hetalia_fight]

Южная Европа

Название: Закат
Персонажи: Испания, Южный и Северный Италии
Рейтинг: PG
Жанр: виньетка, джен
Дисклэймер: отказываюсь от прав на персонажей.
Размещение: только с разрешения автора.

726 слов

Тепло маленьких, мягких ладошек на глазах.
После всего это казалось почти чудом. После стольких месяцев пробирающего насквозь солёного ветра.
Звонкий детский смех колокольчиком.
Шум любимого моря.
Чьё-то недовольное пофыркивание.
Это была его личная музыка счастья и покоя.
– Угадай, кто-о! – весело протянул маленький Северный Италия, не убирая своих тёплых ладошек от глаз Антонио.
– Дурак, теперь точно угадает! – возмутился Романо, зачем-то дёрнув испанца за рукав.
Антонио же беззвучно рассмеялся и мягко коснулся кончиками пальцев руки Феличиано. Тот, что-то весело пропищав, перехватил ладонь Испании, легко сжимая её и улыбаясь от уха до уха. На несколько секунд воцарилась тишина, а затем перед Антонио возник недовольный и взлохмаченный, как воробей, Ловино. Он смешно хмурил маленький, чуть вздёрнутый носик, скрестив руки на груди.
– Где тебя носило столько времени, придурок?! Какого чёрта ты пропал и даже не предупредил нас? – взгляд Романо упал на множественные царапины, бинты и шрамы, выглядывающие из-под полурасстёгнутой рубашки испанца, и мальчик сразу умолк, поражённый.
Испания мягко улыбнулся ему и, протянув руку, ласково потрепал по волосам. Непривычно было видеть Антонио таким молчаливым. Почувствовав неловкую паузу, младший из братьев так же чуть обошёл испанца и, наконец, увидел, каким тот вернулся после стольких месяцев тишины. На несколько секунд мальчик даже задержал дыхание.
Никогда ещё такого не было. Судьба обычно была благосклонна к Фернандесу, и редко можно было увидеть его с синяком или раной. Азартный юноша всегда выходил сухим из воды, всё ему давалось легко и почти играючи – по крайней мере, так думали все, кто его окружал. Сейчас же его состояние поражало. Братья-итальянцы понятия не имели, где всё это время был Антонио и что делал. Они могли только видеть результат и строить догадки.
Им было пока неизвестно, что он проиграл войну с Англией и был его пленником. Им было неизвестно, что он пережил. Им было неизвестно, как больно англичанин может бить в порыве злости и как Испания может сжиматься от этих ударов, не имея возможности ответить.
Но зато им было известно, что он жив, что он здесь и он снова улыбается. И поэтому они не чувствовали подвоха. Для них он был всё тем же.
– Что-то случилось, Испания? – осторожно спросил Феличиано, подходя чуть ближе и осторожно касаясь царапины на щеке юноши.
Антонио с улыбкой покачал головой и, осторожно притянув мальчика к себе, обнял его.
– Ничего, Ита, всё хорошо, – голос испанца немного дрожал, но он не подавал виду.
Всё это время Романо не шелохнулся и лишь внимательно смотрел на своего названного Босса, прищурившись и будто смутно догадываясь о происходящем. И вскоре его догадки оформились в определённый чёткий вывод.
– Ты проиграл, да? – неожиданный вопрос от до того молчавшего старшего Варгаса ввёл Феличиано и Антонио в ступор. Это прозвучало очень резко, словно приговор.
Некоторое время Испания колебался. Почему-то он не хотел признавать этого. Даже не «почему-то», всё вполне ясно и естественно. Но под выжидающими взглядами двух маленьких братьев он не мог держаться долго и скоро, смущённо отведя взгляд, едва заметно кивнул.
Уже во второй раз воцарилась тишина. Никто из них не решался начать разговор, да что уж там, никто даже не знал, о чём вообще в такой ситуации можно говорить.
В мозгу Испании эхом раздавалось одно-единственное слово, повторяющееся вновь и вновь, словно вторя стукам сердца: «Проиграл. Проиграл. Проиграл». Когда он шёл сюда, он не думал, что будет так тяжело признать правду. Ведь правда горька.
Что говорил Артур, когда его острая шпага касалась шеи Антонио, норовя вот-вот проколоть её насквозь? «Это твой закат, Страна, где никогда не заходит Солнце». Сознавать такой исход… больно.
Ну и что теперь делать? Глупое какое-то положение. Хотелось сбежать и не показываться никому, а это так не похоже на Испанию. Гордый, оптимистичный, неунывающий… Где же это всё?
Исчезло, всё исчезло. Это Закат.
– Ну и ладно.
Испания поднял удивлённый взгляд на решительно настроенного Романо. Тот смотрел на него всё так же упрямо, но в глазах появилось какое-то… тепло? Сострадание? Любовь?
– Что ты имеешь в виду? – хрипло спросил Антонио, не отрывая от него взгляда.
– Братик хотел сказать, – вмешался Феличиано, мягко улыбаясь. – Что мы тебя всё равно любим.
На секунду Испании показалось, что он забыл, как дышать.
Неужели всё так просто? А он думал…
Может быть, всё это того стоило? Одной вот этой короткой фразы: «Мы тебя всё равно любим».
Иногда Антонио казалось, что он ничего не понимает в этой жизни. Но одно он знал точно – никакие деньги и власть не стоят искренней любви. Банально, но это так. И как бы они не верещали от слишком крепких объятий благодарного испанца, на самом деле они были только рады.

---

Название: «Выбор бога»
Персонажи: Греция, Турция, Константин XI Драгаш
Рейтинг: PG-13
Жанр: angst, history
Дисклэймер: отказываюсь от прав на персонажей.
Размещение: разрешена публикация фика, но с указанием автора и предварительным сообщением, где текст будет размещен.
Примечания: Падение Константинополя (1453), Константин XI, Августеон, килич, феска. Порта - старое название Османской империи в Европе.
P.S.: Автор любит комментарии!~

1 117 слов

Геракл видел, как пал Константинополь, а следом и вся Византийская империя. Слава Господу, что этот позор остался только с ним: Древняя Греция, его давно почившая мать, никогда бы такого не простила. И, возможно, не допустила бы вовсе, но об этом думать не хотелось.

Дни был невероятно тяжелые. Конечно, что Гераклу сделают копья, стрелы и снаряды, способные снести стены? Но не это мучило его. Настоящую боль причиняли страдания его людей, и от смертей их разрывалось сердце. Сломив стены Константинополя, турки словно ворвались в душу Геракла и ныне хозяйничали там, вырезая всё живое.

– Мы выдержим, – император Константин был спокоен. Он подвязывал ножны на пояс, и, хотя выглядел совсем просто, как прочие солдаты, гордая осанка и расправленные плечи выдавали его. Геракл еле держался на ногах, вымотанный боем, но ни на секунду не мог отвести восхищенного взгляда. Великолепием императора он любовался бы вечно, если б это было возможно. – Византия не падёт, покуда я управляю ей: Господь видит достойных и честных. Но наказывает безбожных грешников.

Сердце снова больно кольнуло, и Геракл вздрогнул, невольно закрывая глаза. Господь, – подумал он, – вообще любит наказывать. И делает это весьма неразборчиво.

– Ты выдержишь, Карпуси? – вдруг спросил у него Константин, и, подняв голову, Геракл встретил его прямой, обеспокоенный взгляд. Немного это вдохновляло. Властитель был не только со своим народом, но и с ним, пережившим всю династию Палеологов.
– Да, мой император, – сказал Геракл, невольно выпрямляя спину, чтобы соответствовать величию правителя. – Мы не сдадимся.

Эти слова погубили Византию.

*

Двое турков ссорились из-за сапог Константина. Геракл не знал их язык, но понять, о чем они говорили, было легко. Подняться с земли и отпугнуть их не оставалось сил: людей полегло много, и болела каждая клеточка тела. Геракл умел чувствовать каждого грека, но за какие нити ни хватался – они приводили лишь к мертвому, измученному телу. Там, где должен был быть Константин, тоже осталась пустота. От взгляда в его мертвые глаза Геракла начинала бить дрожь, а по лицу текли слезы, размывая копоть и грязь.

«Город пал, но я всё ещё жив», – сказал Константин всего секунду назад и, смотря прямо на Геракла, оборвал свою имперскую дорогую цепь. Он упал лицом в дорожную пыль, он устал и был избит, но более не поднялся, хотя с замиранием сердца Геракл убеждал себя, что вот сейчас! в эту секунду!..

Турки же говорили всё громче, не зная, над чьим телом повышали голос. Сжимая зубы от обиды и горечи, Геракл шевельнулся, уперся руками в землю, пытаясь подняться, и зажмурился, когда голова загудела от боли, словно колокол.

– Гляди, – забормотали турки, быстро переключая своё внимание на него. – Там живой остался. Добивай!

Геракл стиснул зубы, готовый к удару, но вместо того услышал, как что-то свистнуло в воздухе, задело одного турка, и он вскрикнул от боли. Второй захрипел, шаркнул ногой по земле и тоже упал спустя несколько секунд.

– Карпуси! Поднимайся! – велел ему кто-то уже на родном, знакомом языке, и рывком поднял, схватив за руку. Геракл едва не упал, вовремя оперешись на ромея. Разлепив глаза, он увидел, что спасителей было двое: один юноша, с луком наперевес, спешил к ним издали, а другой держал Геракла так легко, будто тот весил чуть больше перышка.

– Это император? – встревоженно спросил лучник, переворачивая мертвое тело на спину, и лицо его исказилось искренним испугом. – Император Константин… его убили!
– На нём нет цепи, – возразил второй ромей, носком поддев безвольную руку мертвеца. – Самозванец. Оставь.

Геракл рванулся из держащих его рук, не помня себя, и рухнул в пыль рядом императором, ища золотую цепь. Но глаза не обманывали его, а руки впустую шарили по дороге.

– Если Константин мертв, мы все погибнем! Мы проиграли! – глухое отчаяние и скорбь звучали в голосе лучника, перекрывая возражения его друга, а Геракл вспомнил последние слова правителя, сказанные всего за секунду до смерти.
– Он всё еще жив, – хрипло сказал он, поднимаясь на ноги, и повернулся к спасшим его ромеям. – Верьте в него. Константин жив.

Это был последний император Византии. Знал ли он, что именно вера в него позволяла людям сражаться до последнего?

*

Геракл сказал, что Константин обратился в мрамор, и что когда-нибудь он пробудится, вернется и спасет Византию от турецкого ига. Это не помогло. Голову Константина выставили на Августеоне, и верить в него больше было некому: в городе, знаменовавшем величие империи, осталось не более пятиста ромеев – остальных убили. Их трупы, лежащие на улицах, прибитые к дверям домов, турки грузили на повозки и оттаскивали за пределы города.

Тело всё еще ныло непрекращающейся, не слабеющей болью. Геракл сидел на земле, привалившись спиной к стене дома. Весь пыльный и грязный, он едва походил на живого человека, но на его коленях мурчала кошка, согревая своим живым теплом. Несмотря на то, что по-прежнему не хватало сил даже погладить её, что она могла привлечь внимание идущих мимо врагов, Гераклу становилось немного легче и лучше.

– Одни мы с тобой, дружок, – прошептал он и поднял глаза к небу. Было солнечно. Господь словно покровительствовал не верящим в него захватчикам. Или, может быть, не существовало византийского православного Бога, и един над всеми был Аллах? Стоило ли верить теперь в него?
– Эй, эй! Смотрите, он живой! – закричал какой-то турок, остановив повозку. Геракл поднял голову, осознав, что это говорят про него, и заметил случайно, как чья-то рука безжизненно свесилась с груды тел, кончиками пальцев задевая дорогу.

С замиранием сердца он узнал своего спасителя-лучника. А потом увидел, как направились к нему турки, обнажив киличи. Кошка перестала мурлыкать и настороженно подняла голову. Геракл согнал ее со своих коленей, опасаясь, что они не пожалеют даже животное, и нервно заерзал на месте, пытаясь встать.

– Не трогать его! – неожиданно рявкнул кто-то слева, но турки повиновались. Геракл, шатаясь и держась за стену, поднялся и настороженно глянул в сторону. Что-то в душе зацепил этот голос, как будто был очень знакомым. Этот человек казался ровней ему. Или не человеком вовсе…

Стоило увидеть только феску, кисточка которой маятником покачивалась в воздухе, и белую маску на лице, чтобы узнать этого мужчину.

– Порта! – прошептал Геракл, неосознанно вжимаясь в стену, а чертов пёс Османской империи, странно и зло ухмыляясь, шагал прямо к нему – остальные посторонились, опустив оружие.
– Мы встретились снова, – сильные жесткие пальцы сомкнулись на подбородке и потянули вверх, заставляя смотреть в глаза, два черных мерцающих уголька в прорези маски. От османца веяло мощью и силой, но он, несомненно, чувствовал боль, хоть и куда меньшую. Они были хищником и жертвой, победителем и побеждённым. Геракла от этого жгла острая зависть. – Садык Аднан. Запомни моё имя, ромей.

В голосе его слышалась гордость, и он поворачивал лицо Геракла в разные стороны, будто коня рассматривал перед покупкой. Геракл в этот момент уже ненавидел его, холодно и точно, как можно ненавидеть кого-то, толком даже не зная. Как страна пожирает другую, так Садык был готов уничтожить его, сломать, растоптать и слепить из остатка бестолкового, но верного раба.

– Господь не простит тебе, – прошептал он, глядя в черные наглые глаза Садыка, и тот усмехнулся, неуловимо погладив его по щеке большим пальцем:
– Что сделает твой бог, когда я говорю: ты будешь моим, ромей.

Иллюстрация в превью

@темы: Южная Европа, прошлое (1)

---

Прошлое; команда стран Древнего мира.

[hetalia_fight]

название: Отлученные от воздуха и воды
автор: страны Древнего мира
жанр: ангст
рейтинг: PG-13
фандом: Axis Powers Hetalia
персонажи: Рим, Древняя Германия
дисклеймер: все права у мангаки

читать

Рим бежал.

Бежал так, словно его прокляли все боги его пантеона, словно ноги не сводило судорогой, а мышцы не захлебывались вырабатываемой молочной кислотой.
Он бежал так, словно от этого зависела вся его жизнь, не смотря на то, что спустя столько миль ему уже вряд ли что-то угрожало.

...хотя он до сих пор чувствует, как земля под его ногами рассыпается, как песок орошает его лицо, липнет к алым пятнам, засыпает глаза. Чувствует, как рушится на землю, слепо шарит вокруг себя, трет лицо, чем только сильнее заносит песок под веки.
Он уже потерял меч и щит, но готов убивать голыми руками, если бы шум в голове и собственное дыхание не мешало ему услышать, где его враг, снова заносящий над ним меч.

* * *

Воображаемую арену оградили досками, за которыми столпились друзья и родственники покойного, а в самом центре, на глазах у всех, стоял обнаженный, щуплый дикарь, еще совсем мальчишка по меркам римлян. Крепко сбитый, коренастый, он сжимал и разжимал кулаки (так, что легко было разглядеть движущиеся под кожей кости), безостановочно вертелся, но не сходил со своего места. Вокруг него безостановочно передвигались рабы (эфиопы, греки, карфагенцы - те, кого куда привычнее видеть всем здесь присутствующим), вооруженные короткими мечами, старающиеся не выпускать мальчишку из поля зрения. Ходили они боком, всем корпусом повернувшись к единственному невооруженному противнику, мечи держали обеими руками - неумело, с опаской, так что казалось, что острые железки представляют больше опасности для них самих, чем для того, кто стоит в центре.
- Бейте его! - крикнул кто-то наконец. Скопившаяся вокруг импровизированных ограждений толпа, до этого момента старающаяся не издать ни звука, разом подхватила клич, громогласно разнеся его на всю ближайшую округу.
Рабы с опаской переглядываются, после чего долговязый грек с белеющим шрамом на плече (колотая рана, заживала долго, и до сих пор иногда отдается болью в костях) быстро осматривает толпу, ища глазами среди вскидывающих вверх кулаки римлян того, кто затеял это представление. Так и не найдя его, он выдыхает сквозь стиснутые зубы и коротко кивает своим товарищам. Вместе они вскидывают мечи и медленно наступают на мальчишку, все так же стоящего на одном месте, но старающегося держать в поле зрения как можно больше. Грек и эфиопец с отсеченным ухом решаются первыми: они бросаются вперед, занеся мечи, но варвар, вовремя среагировав на движение, подается назад, а потом в сторону, уходя с линии атаки. Оба нападавших, для которых мечи были слишком тяжелы, теряют равновесие, не сразу могут остановиться и налетают на деревянные ограждения. Зрители отшатываются, подбадривают их окриками, и остальные четверо рабов, обменявшись кивками, вместе обступают невооруженного.
Они нападают со всех сторон, но у мальчишки было время подготовиться: он уворачивается от первого меча и, когда расчет идет на доли секунды, успевает перехватить сжатые на оружии руки следующих двоих и с силой толкнуть их на последнего, четвертого, меняя направление атаки. Центр арены взрывается испуганным воплем, и все произошло слишком быстро, чтобы зрители успели сразу рассмотреть, кого именно ранили.
Ясной картина стала только когда варвар, плечом толкнув обоих рабов, чьи мечи только что пронзили их же товарища, и тут же рухнул на землю, но не из-за слабости или ранения - чтобы избежать атаки снова бросившегося на него долговязого грека. Эфиопец, отпихнув оставшегося раба, нападает слева, нанося рубящий удар сверху вниз; варвар откатывается в сторону, глотая песок, вскакивает на ноги и быстро отталкивает темнокожего, пытаясь сбить его с ног, но тот, хоть и плохо справлялся с весом меча, был слишком мощен, чтобы так просто потерять равновесие снова. Поэтому, отбросив мальчишку назад на песок, он заносит оружие над головой, намереваясь теперь-то с ним и покончить. Однако варвар был к этому готов, и, пружинисто приподнявшись, он выбросил вперед руку, разжимая кулак и выпуская в лицо эфиопу зажатый до этого в нем песок. Растерянный и ослепший темнокожий теряет равновесие, ненамеренно расслабляет руки и рушится на спину. И тут же с правой стороны на мальчишку нападает грек, увернуться от которого уже не было времени.
Когда на песок полилась кровь варвара, толпа взревела, воодушевленная тем, что это был еще далеко не конец: мальчишка так или иначе не успел бы уйти от удара, и только и успел, что выставить на пути меча правую руку. Его спасло то, что грек держал меч едва ли не второй раз в жизни, и что удар наотмашь у него вышел слабый, сильно отягощенный весом самого оружия.
Если бы это сделал более умелый боец (возможно, даже тот же эфиоп, который выглядел с мечом чуть уверенней остальных), и не успей мальчишка выставить руку, он стал бы короче ровно на одну голову.
- Я думал, она у тебя черная, - сказал грек, удерживая трясущуюся в его ладонях рукоять, но варвар, не поняв греческого, только нахмурился и быстро взглянул куда-то за спину своему противнику. Грек торопливо обернулся, надеясь, наконец, увидеть в толпе своего хозяина, которого до сих пор пытался найти в толпе, но единственное, что успел выхватить его взгляд - две тени на песке, которые и привлекли внимание мальчишки. Уже через мгновение тот схватил грека за руку, выдрал из неё меч, и ударом рукояти по шраму на плече и толчком ногой отбросил его на ограждения.
Оставшиеся трое, оставив, наконец, раненого товарища, оттащили трущего глаза эфиопа и начали медленно обходить мальчишку с обеих сторон. После того, как он, невооруженный против их шестерых, вывел лучшую половину их маленького отряда из строя, так ни разу и не сойдя с вытоптанного центра, приближаться к нему было опасно.
Вытерев лоб, пот с которого уже залил лицо и высохшим воском осел на ресницах, мальчишка поудобнее перехватил меч в левой руке и согнул кровоточащую правую в локте, прижав её к туловищу.

Через сорок лет соплеменники этого мальчишки пойдут на Рим. Тысячи светловолосых, мощных, свирепых бойцов, не знающих милости и жалости. Возможно, среди этого строя сероглазых воинов будут максимально близкие по крови этому парню: уже постаревшие братья, может, дети или даже внуки (кто знает этих варваров, может, в их кругу мужчинами становятся гораздо раньше).
Через сорок лет соплеменники этого мальчишки начнут разбивать легенду о римской несокрушимости, и если бы хоть кто-то из шумящей сейчас вокруг деревянных ограждений толпы узнал об этом, то потребовал бы выставить юного варвара как минимум против обученных легионеров и на арену Колизея, мысль о котором еще не скоро будет беспокоить разум Рима.

Но сейчас об этом никто не знает: сам Рим даже не догадывается. Он неторопливо обходит арену сквозь толпу снова и снова, и люди, даже целиком захваченные проходящим сражением, инстинктивно жмутся друг к другу или отходят в сторону, освобождая дорогу. Мужчина (сегодня - в простой одежде, ведь хоронят они не полководца, и время сейчас достаточно мирное) легко пробирается между ними, даже почти не глядя себе под ноги - его взгляд, как и взгляды остальных римлян, прикован к раненому варвару и троим карфагенцам, старающимся наносить удары одновременно, но их действия, не смотря на все старания, слишком разрознены, чтобы можно было застать мальчишку врасплох.
Этого варвара несколько месяцев назад привезли в качестве трофея с одного из походов: то ли просто нашли, то ли забрали вместе со всем завоеванным. Еще когда его ввели в Рим, со связанными за спиной локтями, с плотной повязкой, укутывающую почти всю нижнюю часть лица, было ясно, насколько он дик: руки так фиксируют только чтобы полностью ограничить подвижность раба, а повязку на рот - чтобы не кусался. Но изумляло не только это - сама внешность мальчишки была непривычной для римлян: жесткие, светлые волосы, выжженные солнцем почти до снежной белизны, и еще плохо сформированное, но уже крепко сбитое, коренастое тело. Все это – совсем не то, что они привыкли видеть рядом с собой.
«На самом деле странно, что он выжил» - сказал главнокомандующий легиона Риму, когда тот кивнул на мальчишку. - «Попытались мы снять с него веревки - сразу же бросился на нас, мне чуть пальцы не откусил. Мы-то его не убили, потому что ребенок еще. Решай сам, что с ним делать».
И Рим решил, поступив так же, как с одним из своих старых поверженных врагов: забрал его себе, во все еще не убранную клетку, прутья которых все еще сохранили вмятины от могучих ладоней и следы от ногтей. Мальчишке, конечно же, было не под силу отжать тщательно запертую дверь - это не вышло у Карфагена, который был почти в два раза выше и во столько же шире, а, значит, не выйдет и у него.
Карфагенцы - дети тех, кто проиграл войну, и сейчас втроем кружащие вокруг мальчишки-варвара - били снова и снова, и если с каждой секундой сражения их удары становились все более отлаженными и синхронными, то движения мальчишки замедлялись: встречать атаки мечом становилось все труднее, и все чаще он просто нырял вниз или уходил в сторону, уворачиваясь. Земля под его ногами, посыпанная песком, отяжелела от крови, раненая правая рука, кажется, побелела, и красная корка смотрелась на ней жуткими, уродливыми пятнами - как последствия какой-то болезни, из-за которой мальчишку должны теперь обходить стороной все.
Толпа вскидывает кулаки вверх, напирает на доски, и ревет, словно стадо бешеных быков, когда наконец-то пришедший в себя эфиопец, воспользовавшись тем, что мальчишка не опускает головы, стараясь не пропустить ни одного меча, подползает снизу и обеими руками хватает его под колени. Римляне свистят, хлопают в ладоши, не видят ничего вокруг, кроме зрелища в середине маленькой арены, но все также инстинктивно расступаются, когда Рим наконец-то подходит прямо к ограждению и, оперевшись о них ладонями, наклоняется вперед.
Мальчишка, встретившись с ним взглядом, рычит, пытаясь сбросить с себя эфиопа, барахтается в его медвежьей хватке, пытается вывернуться и освободить хотя бы одну руку. Над ним нависает долговязая тень: озлобленный, наполненный мрачной решимостью грек отталкивает карфагенцев, морщась от боли в плече, и, превозмогая её, заносит меч. Варвар, взбешенный и обездвиженный, беспомощно жмурится в ожидании удара - на этот раз в цель - ведь в нем еще никто не успел воспитать храбрость перед смертью.
Однако удара не последовало: одну секунду, две, три мальчишка ждал, однако и на четвертую ничего не произошло - более того, затихли даже зрители, словно случилось нечто, заставившее всех их потерять дар речи. Все еще прижатый к земле, со скрученными за спиной руками, мальчишка открывает глаза, которые спустя мгновение засыпает песок, однако поймать взглядом Рима, вышедшего вперед с поднятой вверх рукой, он успел.
Великая и непобедимая Республика жестом разгоняет рабов в разные стороны: грек и эфиоп оттаскивают в сторону мальчишку, карфагенцы быстро выдирают из земли доски и уволакивают своего раненого товарища. Рим произносит короткую надгробную речь, из которой варвар, не сводящий с него серых глаз, не понимает ни слова.
- Домой его, - коротко произносит Рим по-гречески, и грек с эфиопом, не произнеся ни слова, поволокли все так же скрученного, как барана, мальчишку прочь от арены, на которой чуть его не убили.

Рим посадил его в клетку в первый же день; на второй попытался с ним поговорить, перебрав дюжину языков, и в конце концов придя к выводу, что ни один из них мальчишка не знает: он не проронил ни слова, и в его глазах ни разу не появилось искры узнавания - лишь ровное холодное непонимание.
Хотя, может, холодным оно казалось исключительно из-за цвета радужки - такого Рим тоже видел не часто.
На третий день он вошел в клетку, оставив всех рабов за пределами видимости, и мальчишка тут же набросился на него; попытался, вернее: Рим был для него слишком могуч, и ему не хватило сил даже чтобы просто сдвинуть республику с места. К чести мальчишки стоит отметить – едва он понял, что у него нет ни единого шанса против этого человека, он сразу прекратил попытки; вместо этого он отступил, постаравшись максимально увеличить расстояние между ними.
Это был хороший знак. Это значило, что маленький варвар умел думать - не смотря на дикость, несдержанность и гнев он мог оценивать трезво и здраво, а на это в большинстве своем были способны только легионеры, прошедшие нужную подготовку.
Или же Рим просто переоценивает мальчишку и придает слишком большое значение нескольким действиям, которые могли оказаться простой случайностью - здравый смысл говорил именно так.
Так или иначе, свои догадки ему нужно было проверить, а для этого здравый смысл был лишний. Поэтому Рим (не отрывая глаз от мальчишки - как, собственно, и тот от него), не глядя, отцепляет короткий меч от пояса и кидает его своему пленнику. Лезвие делает поворот вокруг своей оси - Рим бросил его так, что даже если мальчишка не поймает или шарахнется в любую сторону, то оружие его не ранит - однако предосторожности оказались излишни: варвар, сначала инстинктивно отшатнувшись в сторону, быстро взял себя в руки и схватил меч аккурат за рукоять за несколько секунд до её соприкосновения с землей. Схватил, едва не выронил, но сумел удержать и вовремя сбалансировать вес меча, чтобы твердо удержать, когда лезвие по инерции начало кривиться в другую сторону.
Держать оружие мальчишка умел, а, значит, никаких случайностей.

Вот и сейчас Рим, вернувшись с похорон, молча бросает мальчишке меч; тот, слегка дезориентированный и как будто сонный, ловит его левой рукой: правая, наспех перетянутая тряпкой, все так же согнута в локте и прижата к туловищу. Рим не дает варвару долго оценивать ситуацию и предугадывать, что произойдет: просто протягивает руку в бок, и грек, стоящий рядом с клеткой, протягивает ему сквозь прутья большой, тяжелый меч. Мальчишка тут же стряхивает с себя сонный вид и быстро собирается, словно став при этом ниже ростом.
У него по-прежнему нет ни шанса, даже после нескольких недель жизни здесь и ежедневных поединков с Римом (которые, со стороны последнего, были больше похожи на игрушечную грызню взрослого пса и месячного щенка) - тем более с раненой рукой. И даже с учетом того, что в последнем походе несколько дней назад его противник получил колотую рану в живот.
Бой длился чуть дольше десяти секунд – раза в три короче, чем обычно. Рим бросает меч на землю, и, все также не произнося ни звука, разворачивается, делая знак застывшим за прутьями греку и эфиопу. Те, покорно склонив головы, входят в клетку, посторонившись и пропуская хозяина, и движутся к мальчишке - тому сейчас без посторонней помощи будет смертельно тяжело.
Однако далеко уйти он не успевает: позади снова слышится рык - тот самый, почти звериный - и грубый, резкий, требовательный окрик. Рим оборачивается, и удивление вкупе с чем-то, похожим на уважение, слабо вспыхивает в нем: мальчишка-варвар, оттолкнув эфиопа и грека, подлетел к прутьям - он не попытался выбраться из клетки и догнать Рима - знал, что это бесполезно, и потому он просто вцепился в крепкие брусья, впившись в мужчину яростным серым взглядом.
Он снова произносит что-то - громко, злобно, и Рим обращает внимание на то, как отступают все дальше от мальчишки грек и эфиоп. И внезапно понимает, как ему знаком этот тон - точно так же Карфаген, будучи на месте юного варвара в центре вытоптанной импровизированной арены четко произносил «Я вам не раб, а он мне не хозяин».
А еще Рим неожиданно осознает, что именно говорит мальчишка, хоть раньше ни разу и не слышал этого языка.

«Ты обещал».

Рим разворачивается всем корпусом и подходит к прутьям, остановившись прямо напротив мальчишки; сжимает брусья в ладонях, совсем рядом со стиснутыми в кулаки на них же руками варвара.

- Ты выжил только потому что я тебя спас, - сказал он на латыни, и неожиданно ему показалось, что мальчишка его понял.

«Ты обещал».

Нет. Не показалось.

- Ты же понимаешь, что умрешь, если я тебя отпущу.

Если бы в руках мальчишки было бы больше силы, прутья бы уже переломились пополам. Он, словно осознав это, медленно, очень аккуратно, палец за пальцем, разжал руки и медленно отвернулся.

«Ты обещал».

Эфиоп и грек метнулись в противоположные концы клетки, поналетев на прутья, а перед глазами Рима снова предстал Карфаген: с огромным шрамом поперек груди, больше похожим на свежий ожог, затянутым нежной розоватой кожей - Рим сам оставил ему его, ударив наискось и рассекая противника почти пополам.
Они не умирают даже от таких ран, пока их территории все еще принадлежат им. Карфагену повезло - или не повезло, потому что его, выжившего, держали в клетке несколько недель, а потом выставили на потеху публике против двух десятков вооруженных чернокожих рабов.
Карфаген стал человеком и больше не звался Карфагеном, но он по-прежнему мог победить бесчисленное количество врагов один; при всей их непохожести с Римом их объединял одинаковый взгляд на силу: не важно, как много противников, - по-настоящему сильный человек победит их всех, и Карфаген подтвердил эти с блеском.
Он не хотел сражаться, тем более на потеху десяткам римлян, однако Рим пообещал ему то же, что и этому мальчишке несколько часов назад.

«Ты обещал».
«Ты обещал».
«ТЫ ОБЕЩАЛ».

Эфиоп и грек в панике вывалились из клетки, поспешив спрятаться за спиной Рима, и он хорошо понимал, что именно их напугало.
Если бы этому мальчику повезло чуть больше (если бы он родился римлянином; если бы с ним можно было договориться; если бы он был чуть младше, чтобы его можно было воспитать самому), через пару десятков лет он повел бы легионы в бой, и каждый воин, идущий за ним, дрожал бы от благоговения перед его властным, кипящим силой и яростью голосом.
Мальчик был из того же теста, что и Карфаген, и Рим, (и будут некоторые полководцы, которых не забудет история) однако он родился дикарем, и очутился здесь слишком поздно, чтобы суметь использовать свой талант.

«Ты обещал отпустить меня, если я выживу».

Рим не отвечает. Вместо этого он поднимает глаза, глядя на горизонтальные брусья над головой, и снова вспоминает Карфагена: с его розовым шрамом, рассекающим грудь, обнаженного, с посиневшей кожей и вывалившимся языком. Вспоминает, как чуть позорно не лишился чувств, увидев покачивающееся на скрученной в петлю тряпке тело человека (уже - человека, уже несколько недель человека), чьи территории разграбил и разрушил, и чьих людей поработил и порабощает до сих пор.
Не слишком-то ему хотелось завтра утром увидеть ту же картину, но только вместо могучего война качаться на прутьях будет длинноволосый мальчишка с полуприкрытыми светлыми глазами, с мутным взглядом, направленным куда-то поверх голов обступивших его людей.
Рим отгоняет воспоминания, и тут же делает стремительный шаг назад, перехватывая ладонью лезвие меча, прошедшего между брусьев и целившегося ему в лицо.
Еще бы чуть-чуть...

- Думаешь, после этой выходки я тебя отпущу? - спрашивает он у яростно оскалившегося мальчишки. - Тебе нужно учиться держать себя в руках, малыш.

Тот не отвечает и не сводит взгляда от лица Рима. Тот вздыхает - дети никогда не были его коньком - и, сжав руку на мече, вырывает его из пальцев варвара. Перехватывает рукоять порезанной ладонью, замахивается и разрубает прутья клетки. Мальчишке повезло, что его реакция позволила ему успеть уклониться - совсем как Риму десять секунд назад.
Рим наносит брусьям еще один косой удар.

- Выходи.

Мальчишка смотрит уже не на него - на меч в его руке, на залитую кровью рукоять; он весь сжат и напряжен, и готов в любую секунду сорваться с места, чтобы оттянуть момент своей смерти, к которой сейчас близок даже сильнее, чем на похоронах, прижатый к земле эфиопом, который стоит сейчас в нескольких метрах от него, отгорожденный Римской республикой.

- Выходи, - произнес Рим уже чуть мягче. Поняв, что слова никакого эффекта не возымеют, он вонзил меч в землю, сделал шаг назад и повторил: - Выходи.

Ему нужно еще очень о многом подумать, однако что-то ему подсказывает, что лучше делать это на ходу – в движении мысли всегда острее, и решения находятся куда быстрее.
Прутья скалились острыми зубьями, когда мальчик переступал через них, высоко поднимая острые коленки, и в выражении его лица угадывалась опаска, что сейчас его на эти самые зубья посадят, как на колья, и бросят здесь умирать. Однако, судя по тому, как пошатнулась только-только вернувшаяся уверенность грека и эфиопа, этот страх был виден одному лишь Риму.

- Вы можете идти, - сказал он, не оборачиваясь и не спуская глаз с мальчишки. – Я сам с ним разберусь.

Почти никогда не исчезающая складка между светлых бровей стала глубже, когда оба раба, поспешно поклонившись, быстро удалились, ни разу не обернувшись. Мальчишка хмуро и исподлобья смотрит на то, как Рим, выдрав меч из земли, закидывает его на плечо, разворачивается и широким шагом пересекает огражденный от посторонних глаз двор. Чуть помедлив, варвар двинулся за ним, стараясь поддерживать одинаковую дистанцию, но собственную скорость из-за ранения было очень сложно удерживать в стабильности, и потому несколько раз мальчишка едва не потерял Рим из поля зрения.

- Когда-нибудь я снесу все это, - Рим, не оборачиваясь, махнул рукой с зажатым в ней мечом в сторону. Кровь с рукояти и ладони оросила дорожку по указанному направлению. – И построю здесь что-нибудь великое – по-настоящему. И тогда такие люди, как ты, только повзрослее, будут месить друг друга посреди этого великолепия, и я сам иногда буду выходить к ним сражаться, один против многих, как это делал сегодня ты. Жаль только, что ты, скорее всего, не доживешь до этого дня.

Рим знает, что каждое его слово не ушло в пустоту, и ему не нужно смотреть на мальчишку, чтобы знать, что тот стиснул челюсти, сдерживая клокочущую ярость.
Когда-нибудь ему придется обуздать свой гнев, чтобы это не мешало ему жить, однако Рим не уверен, что момент, когда это понадобится, когда-нибудь настанет.
Они поднимаются на высокую зубчатую стену: охраняющие город легионеры высказывают Риму, узнанному даже в простой одежде, свое почтение, и тот кивает каждому из них по отдельности. Мужчины провожают взглядом свою республику, и настороженно смотрят в спину прошмыгнувшего мимо них мальчишки, однако ни один не предпринять какие-то действия без приказа.
Рим отходит на достаточное расстояние от воинов – так, чтобы нельзя было толком разглядеть, что он здесь делает – и наконец-то поворачивается лицом к своему юному спутнику. Тот сразу же напрягается, застыв на порядочном расстоянии от мужчины, но тот, примирительно протягивает раненную руку за стену и разжимает ладонь. Тяжелый меч мгновенно исчезает из поля зрения мальчишки, и тот, сглотнув, медленно подходит к Риму, все равно готовый отскочить в сторону в любой момент.

- Ты очень похож на меня, - доверительно произнес Рим, сжимая и разжимая все еще поднятую кровоточащую ладонь, а потом, усмехнувшись, резко опустил её на голову мальчишки. Тот дернулся, однако не отпрянул: пальцы мужчины сразу же вплелись в светлые волосы – не больно, но стоит сделать рывок, как Рим просто сожмет руку, и уже не выпустит просто так.
Варвар жмурится, пытаясь найти запасной выход из этого положения, однако ни одной дельной мысли в его голову не приходит.
- Не внешне, конечно же, - продолжил тем временем Рим. Кровь из его раны, уже почти остановившаяся, медленно впитывалась в жесткие волосы, наполняя их чужим, неправильным цветом. – Внешне мы совсем разные, и в этом смысле ты скорее похож на одного дикаря, с которым я уже как-то воевал… совсем короткая и неинтересная история, да и совсем не это я хотел сказать. Если бы твои волосы и глаза были темнее, а кожа смуглее, ты вполне мог бы быть молодым мной – когда я только-только вынырнул из пучин дикости, обрел какую-никакую крепость разума и научился правильно держать оружие. Я родился среди пустоты и вскормила меня волчица, и вырасти мне пришлось очень быстро – за считанные месяцы. Ты мог бы быть мной на стыке этого взросления: уже не ребенок, который не знает, за какой конец палки взяться, чтобы защитить себя, но и не взрослый, способный сам украсть себе первую женщину, - Рим смеется, несильно надавив на макушку мальчишки и взъерошивая его волосы – они уже слиплись и отвердели от крови. – И знаешь, что самое грустное? То, что, при всей нашей схожести, ты – не такой, как я. Вокруг тебя – сначала разбитые мной племена, чужие тебе, а потом – римляне; и все это – не твое, и идти тебе больше некуда. Верно ведь говорю?
Мальчишка с трудом поднимает голову, встретившись взглядом с Римом, и медленно кивает. Смысл слов – обобщенный и смутный – доходит до него не сразу, и потому, когда все сказанное наконец-то целиком укладывается в голове, он кивает еще раз.

- Видишь этот меч? – Рим наклоняется, увлекая мальчишку за собой и свободной рукой указывает на выброшенный только что клинок. Варвар снова кивает. – Я не могу оставить тебя здесь, потому что если я это сделаю, ты все равно неизбежно умрешь. И потому я сдерживаю свое обещание и дарю тебе этот меч.

…с которым ты, если вдруг когда-нибудь найдешь тех, «своих», которых не было рядом с тобой в момент пленения, вернешься сюда возвращать небольшие долги, которые через года станут казаться куда большими.

- А теперь, лети, - наклонившись к мальчишке, вполголоса произнес Рим, и, отпустив его волосы, несильно толкнул в спину. - Отрастишь крылья - возвращайся! - крикнул он через несколько секунд, глядя на с трудом поднявшуюся фигурку внизу. - А пока: беги, птенчик! Беги!

* * *

Через сорок лет соплеменники этого мальчишки пойдут на Рим - и он сам поведет их на Рим.
Четыре десятка лет позади, он возмужал, окреп, стал еще выше; его лицо, раньше чуть округлое, с едва выделяющимися костями скул, стало резким, четким, словно вырезанный из дерева лик одного из их варварских богов.
Четыре десятка лет позади - он повзрослел, но не постарел ни капли.
Все стало ясно, когда они впервые столкнулись лицом к лицу, а произошло это через почти десять лет после наступления варвар на территории Рима: стал окончательно ясен тот испуг уже давно умерших эфиопа и грека; стало ясно ощущение «родственности душ» и параллели с Карфагеном, которое сознание Рима проводило почти автономно от своего владельца; и, наконец, стало ясно, как они так быстро начали понимать друг друга, говоря на разных языках.

Через сорок лет Рим откажет светлым и рыжим варварам, и они нападут на их лагерь без предупреждения. Как бы Рим не готовился к этому с самого начала, он все равно оказался не готов - особенно когда он, прорубив себе путь сквозь полчища противников, не встретились в самом сердце битвы с мальчишкой, которого сам выбросил со стены полвека назад, а варвары - свирепые и пугающие - натиском сдвигали всю выстроенную линию обороны легионеров все дальше и дальше, разбивая её целостность.
Мальчишка (он уже давно не мальчишка, но Рим не знает, как называть его иначе) замирает с вытянутой рукой, в которой зажат меч – когда-то огромный для него; его соплеменники что-то кричат ему (Рим, хоть и силится, но не может понять ни слова), и он делает неопределенный жест свободной рукой, после чего мужчины, кивнув, продолжили бой.
А мальчишка перевел взгляд обратно на Рим и просто сказал одно слово, которое нельзя было не понять - даже если учесть их сверхчеловечески родную природу.

«Дуэль?».

...через сорок лет непобедимый римский легион будет повержен в пух и прах варварами, о которых раньше никто не слышал. Варвары не возьмут пленных, не заберут трофеев: их предводитель недрогнувшим голосом прикажет уничтожить все, что оказалось в их руках. Войны, раздетые и изуродованные, были развешены вокруг разоренных лагерей, и именно мимо них - внутри этого мертвого «живого» коридора - варвары и провели самого Рима. Руки его были согнуты в локтях и связаны за спиной, голова низко опущена, но все равно - даже так не видеть своих мертвых людей он не мог.
Варвары подвели его к своему предводителю, стоящему над расколотой римской броней, и произнесли несколько слов на своем языке.
Предводитель поднял голову и встретился взглядом с Римом. То, что на его лице не отражалось ни одной человеческой эмоции, только увеличивало сходство с кем-то из их богов, и было очень сложно поверить, что это - тот самый дикий, наполненный агрессией и яростью мальчишка.
И в то же время Рим понимал, что тот ребенок занял именно то место, которое ему подходило больше всего - для него он родился, отмеченный своими богами.

- Мы пришли с миром, - сказал предводитель варваров, и Рима тут же начал бы распирать дикий смех от всей абсурдности этих слов, если бы у него оставались хоть какие-то силы, чтобы смеяться. - Вы нас не приняли.
- Так ушли бы, - ответил Рим глухо: он совсем не был готов к переговорам, особенно когда не чувствовал рук и хотелось вопить от боли в позвоночнике.
Варвар развел руками, а потом поднял одну из них и провел ею из стороны в сторону.
- Вы сами виноваты.

Он опустил руку на свой пояс и взялся за рукоять меча. В свете приближающегося к горизонту солнца сверкнул меч - и Рим внутренне собрался, приготовившись к боли, к которой все равно никогда не оказываешься готов.
Варвары резко разворачивают его, и через мгновение руки и спину Рима окатило что-то горячее. Ноги задрожали, резкая режущая боль накрыла его с головой, а толчок сзади, выбивший землю из-под ног и заставивший рухнуть на колени, показался завершающим ударом.

- Беги, птенчик, - сказал варвар по-латыни, и его слова были очень похожи на завершение надгробной речи: соплеменники, рядами неподвижно стоящие по обе руки от него, не издавали ни звука, словно храня скорбное молчание перед могилой. В то же мгновение Рим понял, что руки его свободны, а варвары впереди расступились. - Беги.

И Рим бежал.

@темы: Страны Древнего мира, прошлое (1)

---

Прошлое; команда славян.

[hetalia_fight]

Название: Июньская ночь, или Казацкие страсти
Фэндом: Hetalia
Персонажи: Россия, Украина, Турция.
Рейтинг: G
Жанр: джен, мистика, пародия
Размер: мини
Предупреждение: ООС
Дисклаймер: Химаруя
Саммари: Украина вынуждена выбирать союзника. Скользкая тема воссоединения брата и сестры с отсылками к Гоголевским ужастикам.

***

Степь, пустая, однообразная и тихая, но в то же время просторная и наполненная своими особыми звуками. Да, тут нет переливчатых трелей лесных птиц, шелеста листвы и шуршания мелких зверьков в подлеске. Но зато слышно стрекотание насекомых и шум крыльев, завывание ветра и даже стук собственного сердца. А еще это странное пьянящее ощущение свободы. Именно погнавшись за ним, Иван, который привык к густым буреломам, решил, что покрыть до вечера расстояние в три дюжины верст по открытому пространству будет достаточно просто. К сожалению, он ошибся, и вот солнце уже практически опустилось за горизонт, воздух наполнился новыми, вечерними звуками, а конца-края дороге не было.
Усталая кобыла спотыкалась все чаще и чаще. От долгой езды спина всадника затекла и грозила наутро отомстить мерзкой ноющей болью. Россия старался не обращать на это никакого внимания. Он сам решил, рискуя загнать несчастную лошадь, во что бы то ни стало добраться до Сечи именно сегодня. Ужасно не хотелось этого признавать, но он соскучился по сестре. Если в детстве они почти все время проводили вместе, то теперь она стала почти чужой для него. Запорожская Сечь… Дикое и странное место. До ушей России доходили жутковатые, смахивающие на легенды истории о нравах и обычаях вольных казаков, избравших своим обиталищем низовья Днепра. Нельзя сказать, что Брагинский сам был образцом человеколюбия и доброты, но Ольга…
Перед внутренним взором возник образ белокурой девушки с вечно смущенным выражением лица и большими блестящими голубыми глазами. Он задумался. А действительно… была ли она когда-нибудь очень уж добра? Он почти неосознанно поднял руку, и пальцы, онемевшие от многочасового сжимания уздечки, зарылись мягкую ткань подаренного Ольгой когда-то шарфа. После долгой дороги шарф стал больше походить на грязную тряпку: путь до Сечи был не из легких и приятных. Нет, он никогда не позволит себе усомниться.
Вдруг кобыла зафыркала и зашагала быстрее. Брагинский очнулся от легкой дремоты воспоминаний и, прикрыв рукой глаза от прощальных лучей заходящего солнца, вгляделся вдаль. Несколько серых столбиков дыма говорили о том, что приближается человеческое жилье. Пора было немного встряхнуться и вспомнить, зачем он здесь.
Все дело было в родственных связях. Украина, его старшая сестра, неожиданно резко изменилась. Почему, отчего и, главное, зачем не знал никто. Куда-то делись обычные для нее робость и плаксивость, но появилась несдержанность. Смех стал слишком громким, эмоции как будто бы наигранными. А с кем она стала водить дружбу? Поляки, татары, турки, в конце концов. Всем она одинаково улыбалась, всем одинаково грубила… включая и его. Россия нетерпеливо стукнул пятками кобылу, в который раз уже почувствовав, как эти мысли вызывают в нем решимость и желание немедленно встряхнуть сестру за плечи, чтобы она пришла в себя. Сонливость и усталость как рукой сняло, а лошадь, почуяв, что скоро ее ждут сноп сена и отдых, послушно потрусила быстрее.
Едва последние лучи солнца лизнули верхнюю границу окружавшего Сечь частокола, на степь упал вечер. Появление России вызывало вялое любопытство людей, которые провели день в трудах и заботах. Подозрительные взгляды недолго оставались таковыми, потому что Иван, памятуя об агрессивной набожности местных, расстегнул воротник настолько, чтобы был виден нательный православный крест. Он остановился сразу за оградой, и выпрямился в седле. На первый взгляд, женщин в Сечи не было совсем. Ни единой косы, ни одной юбки. Помедлив еще несколько мгновений, Иван собрался было уже спешиться, полагая, что будучи верхом спрашивать местных было бы не совсем вежливо, но тут к нему за спину с гиканьем взлетела человеческая фигурка. Тонкие, но крепкие руки обхватили его подмышками вокруг туловища, а что-то мягкое вжалось в спину. Россия мягко улыбнулся и успокоился — он знал эти объятия.
— Ванечка… Ты все-таки приехал, — нежным и тихим голосом сказала Украина откуда-то из-за спины, пробудив воспоминания о мелодичных колыбельных, что она пела ему когда-то. Впрочем, идиллия была совсем недолгой. Выхватив у брата поводья, девушка уверенно повернула лошадь куда-то направо вдоль частокола. Проехав не больше десятка саженей, Ольга придержала кобылку и легко спрыгнула на землю, Иван последовал ее примеру, развернулся, чтобы заключить сестру в объятия и… замер в изумлении. Неровно остриженные выгоревшие под безжалостным степным солнцем волосы, которые венчает лихо сдвинутая набок шапка. Ноги обуты в удобные, но вовсе не женские сапоги для верховой езды. Свободные широкие штаны и рубаха отнюдь не скрывают женских прелестей, а очень даже наоборот.
— Думаешь, здесь можно жить как-то иначе? Сарафан — не самая удобная штука, если хочешь знать, — грустно улыбнулась Украина, мгновенно сообразив, почему брат смотрит на нее округлившимися глазами. — Но Садык почему-то вовсе не против, а Феликс вообще в восторге.
С этими словами она отобрала у все еще пребывающего в шоке Ивана уздечку и повела его лошадку к коновязи, перепоручив там какому-то пареньку. Постепенно горький смысл ее слов дошел до России. Ведь именно поэтому он был здесь. Войско Запорожское было силой, с которой необходимо считаться, но в то же время оно было всего лишь кучкой хорошо обученных воинов, ведущих полукочевой образ жизни. Украина была крупной страной, страной, которая обладает обширными плодородными землями. А еще она окружена крупными державами с империалистическими замашками… Русское царство, Османская Империя и Речь Посполитая — каждый из них с интересом посматривал на красавицу-соседку и ее достоинства. Само собой разумеется, это не могло продолжаться долго, и Украине пришлось выбирать из своих ухажеров одного, рискуя тем самым испортить отношения с другими.
У Брагинского и мысли не возникало, что сестра может предпочесть ему кого-то другого, но теперь, после ее слов, его захлестнули смутные опасения. Все-таки она сильно изменилась, а у них в семье психические заболевания были в крови. Что она задумала?
Тем временем Украина повела его в сторону от куреней к небольшому шатру у самой стены и со странной усмешкой предложила зайти первым. Внутри было достаточно просторно, душно и пахло травами, источником слабого света служила плошка с плавающим в воске фитилем, стоящая прямо на циновках, устилавших землю. Кругом лежало множество небольших и явно затасканных подушек, а на них, вольготно развалилась полулежа фигура, при виде которой у Брагинского непроизвольно сжались кулаки. Фигура, заметив его, слегка насмешливо изобразила приветственный поклон, насколько это было возможно, в прорезях белой маски вызывающе блеснули глаза.
— Приветствую тебя, Россия. Наша гостеприимная хозяйка очень переживала в ожидании, — медленно и лениво растягивая слова, проговорил человек, но в голосе отчетливо чувствовалось напряжение.
— И тебе привет, Османская Империя, — Иван заставил себя расслабиться и широко улыбнулся, надевая привычную маску добродушного дурака и устраиваясь на подушках напротив.
— Я рада, что вы не подрались сразу же, — звонко сказала вошедшая следом Украина, третьей замыкая круг вокруг огонька. В руках у нее была какая-то бумага. — Думаю, мы можем начинать…
Она умолкла и смущенно поправила выбившуюся прядку, явно не зная, с чего начать. Брагинский поспешил ей на помощь.
— Больше гостей не предвидится, сестра?
Девушка вспыхнула и возмущенно посмотрела на брата, но Россия и так уже понял, что опять оказал медвежью услугу.
— Нет. Феликс должен был тоже приехать, но, — она помахала бумагой, — с ним в дороге случилось какое-то происшествие. Только что я получила от Ториса это письмо. Он пишет, что тот вернулся через пару дней в изодранной одежде, грязный, бледный, как смерть, и не может толком рассказать, что с ним случилось. Твердит, заикаясь, об арбузах, огурцах, поминает черта и какой-то клад. Нечистая сила над ним пошутила, не иначе.
Украина как-то безразлично пожала плечами и продолжила:
— Но раз вы добрались без приключений, то можно начинать второе испытание.
Повисла недоуменная тишина.
— Сестричка, ты, наверное, шутишь. Или это твои интриги, Осман?
— Не стоит прикидываться большим дураком, чем ты есть на самом деле, — перебил Садык. — Если бы это были мои интриги, ты бы даже и не заметил. Я сам понятия не имею, что задумала наша хозяйка. Сижу тут полдня, пью нечто, что у вас называют чаем, а светлоокая красавица лишь молчит и посылает многообещающие улыбки.
В его голосе явно чувствовалась насмешка, но Иван пропустил колкость мимо ушей, посчитав, что за словосочетания «наша хозяйка» и «светлоокая красавица» когда-нибудь он обязательно начистит этому наглецу физиономию.
— Да погодите вы! — Украина махнула рукой между двумя буравящими взглядом друг друга мужчинами, пытаясь привлечь внимание. — Давайте не будем делать глупостей. В конце концов, это я тут пытаюсь решить, с кем мне теперь жить!
Взаимная злость разом отошла на второй план, уступив место восхищению прямотой девушки и надежде. Россия с неудовольствием отметил, что Осман даже сел в возбуждении.
— Пресвятая Богородица, ну чему вы удивляетесь? Вы оба такие обстоятельные, умные, думаете долго и действуете осмотрительно. Я не могу сейчас себе такого позволить, и вы это понимаете. Да-да, оба. И Феликс понимает, правда, судьба и Господь распорядились иначе, и ему не удастся принять участие в состязании, — она перевела дух, заметив, что оба гостя так удивлены, что на этот раз не смогут ее перебить. — Итак, состязание. Ну, или испытание, мне это слово больше нравится. Тот, кто выйдет победителем и станет тем человеком, с которым я объединю свои границы. Все предельно просто и ясно, ведь так?
Украина умокла и стала внимательно следить за реакцией мужчин. Первым опомнился Россия.
— Но сестра, неужели, если победу одержит вот этот, — кивок на Османа, — ты беспрекословно уйдешь в его... гарем? Он же мусульманин! Ты станешь еще одной мелкой рабской страной среди таких же забитых и запуганных.
— А мне куда более интересно, почему в случае проигрыша я не смогу взять то, что хочу, силой?.. — тон Османа стал ледяным, но прежде, чем Россия успел что-то предпринять, сверкнула сталь, и кончик казацкой шашки царапнул маску в опасной близости от правого глаза.
— Потому что я не маленькая рабская страна, которая знает об истинной свободе лишь по детским воспоминаниям. И я умею быть жестокой не хуже твоих башибузуков, — холодно произнесла Украина, демонстративно медленно и, словно бы нехотя, убирая шашку. Днем она позаботилась о том, чтобы Османская Империя стал свидетелем некоторых обычаев Сечи. Как раз вчера за руку поймали воришку, что теперь умирал на позорном столбе. Нельзя сказать, что ей доставило удовольствие изображать кровожадное благородство, давая Осману дубинку со словами: «Каждый, проходя мимо, должен его ударить, таков обычай». Да и слушать вопли засыпаемого землей под гробом своей жертвы убийцы тоже было довольно-таки неприятно… Но быстрый взгляд, в котором явно читалось уважение, брошенный на нее после этого Османской Империей того стоил.
— Не думаю, что тебе понравятся постоянные гражданские войны, при твоих-то и так весьма широких и не всегда довольных владениях.
Украина неожиданно светло улыбнулась Осману, а тот криво ухмыльнулся и кивнул.
«А она не так слаба, как кажется,» — неожиданно для себя понял Россия. Такую Украину он еще не знал, но теперь ему стало ясно, что его сестра когда-нибудь станет страной, богатой и сильной. И только от нее зависит, будет ли она находиться в зависимости от сильного соседа или станет самостоятельной. Это было как будто прозрение будущего, но сейчас надо было возвращаться к настоящему.
— Ближе к делу, сестренка, — как можно более спокойно сказал Иван. — Что нам нужно сделать?
— О, братец, ничего особенного. Пусть, как и с Речью Посполитой, решит судьба и… нечистая сила. Но сначала вы поклянетесь, что итог испытания не будет оспорен. На все воля Божья, как Он рассудит, так и будет.

***

Ночь в степи полна звуков. Днем она спит, а ночью начинается жизнь. Где-то вдали воют степные волки, рядом нет-нет да и прошуршит какой-то мелкий зверек, едва не задев своим пушистым мехом. Оглушительно стрекочут сверчки, и под эту музыку с небес подмигивают неправдоподобно близкие звезды.
Россия сидел прямо на земле. По условиям состязания, нельзя было даже развести костер. Иван зевнул и потер глаза. Ему постоянно мерещилось на границе зрения какое-то светлое пятно, и он всерьез опасался, что уснул. Конечно, первый петух в любом случае его разбудит, но спать неизвестно где, неподалеку от почти вымершей деревеньки, около заброшенной церквушки... Интересно, кому вообще понадобилось строить ее в подобном месте? Впрочем, Османской Империи повезло меньше. Около реки и мрачно нависающей с холмика мельницы… Россия поежился, невольно чувствуя некое подобие сочувствия. Ему, по крайней мере, не грозила простуда.
Странное все-таки испытание придумала Украина. Провести ночь под открытым небом — это не не великий подвиг, достойный героя сказок и былин. Брагинский зевнул еще раз и поднялся, чтобы размяться. Но тут его прошиб холодный пот. Лошадь пропала. Он не помнил, когда и как, но среди ночных звуков не было ни одного, который напоминал бы о том, что рядом стоит, иногда встряхиваясь, крупное животное.
Немного побродив в темноте с широко расставленными руками и почувствовав себя ужасно глупо, Россия тихонько свистнул, ожидая, что раздастся стук копыт и теплая морда ткнется ему в плечо. Но вместо этого ночь разорвал ответный и куда более громкий залихватский свист. Иван обернулся, понимая, что не сможет увидеть в темноте источник, но готовый встретить опасность лицом к лицу.
Перед ним на чернильно-черном небе вырисовывался силуэт церкви, словно вырезанная из обычного ночного пейзажа дыра. Повеяло могильным холодом и раздался скрип старого дерева. Россия тряхнул головой и… снова сел. Страха не было, было раздражение. Создавалось впечатление, что его хотят напугать. Что там говорила Украина насчет нечистой силы? Иван улыбнулся и поднял глаза к небу. Какой вред может причинить верующему какая-то нечистая сила? Только тот, что он сам по глупости натворит, бросившись делать глупости. Поэтому он, нимало не заботясь о жутковатых звуках, доносившихся со стороны церкви, к которым присоединилось какое-то уже слегка озадаченное нечеловеческое завывание, растянулся на прогретой дневным солнцем и еще не остывшей земле, подложил руки под голову и уснул с улыбкой на губах, ощущая на груди прохладу нательного креста.
Его разбудил не столько крик первого петуха, сколько тишина, обрушившаяся следом. С силой потерев лицо, Россия посмотрел на церковь. Она сейчас выглядела ничуть не страшнее, чем накануне вечером: старая, разрушенная и безжизненная.
Россия рывком сел и потянулся. Теперь уже он немного завидовал Осману, который имел возможность умыться с утра. На востоке небо стало заметно светлее, до восхода далеко, но первые утренние пташки уже начинали периодически подавать голос. Решив, что нельзя терять времени, Иван встал и пошел посмотреть, что же за чертовщина пыталась его привлечь совсем недавно, а самое главное — забрать свою лошадь. Внутри было пусто. Совсем пусто. Ни намека на то, что здесь кто-то был, лишь старые прогнившие доски пола, дырявая крыша, да упорные растения, избравшие покинутый людьми дом Божий своим пристанищем. Брагинский не удивился и решил обойти здание, но делать этого не пришлось. Его кобыла мирно паслась чуть поодаль и радостно поприветствовала хозяина. Мужчина ласково потрепал животное по холке и отправился обратно.

***
Украина встретила его у самых ворот, держа под уздцы гнедого жеребца. Едва Россия спешился, как она, ничего не говоря, бросилась ему на шею. Он ласково обнял девушку.
— Ну а теперь- то мне можно пойти в баню и как следует поесть? — улыбаясь, сказал он, внезапно вспомнив, что еще вечером мечтал только об этом, но ему помешало это неожиданное испытание.
— Да, банька уже истопилась, так что можешь прямо сейчас отправляться, — голос Украины звучал ровно и глухо, потому что она уткнулась в шарф брата. Иван усмехнулся.
— А что Осман?
— Он не вернулся.
Россия удивленно воззрился на сестру. Она сделала шаг назад и подняла голову, чтобы заглянуть брату в глаза.
— Аллах не в силах справиться со славянской нечистью, ты разве не знал? Он отправился домой еще ночью. Видимо, было сложно признать поражение.
Иван посмотрел в ее смеющиеся глаза и вдруг все понял. Украина действительно изменилась. Но она всегда была сообразительной девочкой. Приняв решение жить с братом, ей просто надо было отвадить других претендентов таким образом, чтобы все было естественно и по правилам. Победителем вышел Россия, который, как и она, с молоком матери впитал, как надо общаться со сказочными существами и разного рода чертями. Как она и предполагала.
Украина подмигнула ему и лихо взлетела в седло.
— Увидимся после завтрака, брат, я отдам тебе письмо для твоего царя от нашего гетмана. А сейчас мне надо проверить, как новобранцы справились с ночным бдением, подобным твоему.
С этим словами она пришпорила гнедого и с гиканьем умчалась, оставив после себя клубы дорожной пыли, а Иван еще некоторое время задумчиво смотрел ей вслед.
Над горизонтом показались первые лучи солнца утра девятого июля 1648 года.

@темы: прошлое (1), Славяне

---

Прошлое; команда неканонов.

[hetalia_fight]

Название: There You Are
Автор: moonlighten
Ссылка на оригинал: moonlighten.livejournal.com/7569.html#cutid1
Переводчик: команда неканонов
Разрешение на перевод: запрос отправлен
Количество слов: 2 202
Категория: Джен
Герои: Уэльс, Шотландия, Англия
Рэйтинг: PG-13
Саммари: Уэльс пытается приспособиться к жизни в доме Англии.


1536, Карнарвоншир, Уэльс

Вскоре эти поля – и его поместье, в том числе – будут принадлежать английскому ставленнику, обещанному королем, но сейчас Кимри все еще может свободно стоять на них. До горечи холодный ветер с моря, разделяющего их с сестрой, запускает ледяные пальцы под его одежду, запутывает волосы в колтуны, но он твердо стоит на ногах, чувствуя, как пружинит под ними влажная, плодородная земля. Он воображает, что если останется на месте достаточно долго, то врастет в нее так глубоко, что сможет пустить корни, навсегда привязав себя к твердой, неподвижной скале внизу.
Если бы он только мог.
- Кимри.
Фея предупредила его о приближении брата, когда тот только пересек границу Денбишира, носясь вокруг головы Кимри штормом из прозрачных крыльев и пронзительно пища в бессловесном предупреждении, но это как будто бы было совсем недавно, так что звук его голоса все равно становится неожиданностью.
Время замедляет свой бег рядом с Кимри, и, с легким замиранием желудка, он понимает, что не знает, как долго простоял здесь, готовый позволить тверди собственной земли поглотить его и дать ему хоть часть ее силы.
Туника Шотландии мокрая насквозь, темная и тусклая от дорожной грязи, но цвета его плаща все еще живые, яркие на фоне штормового неба. Кимри смаргивает капли дождя с ресниц, поднимает глаза на него, пытается приветливо улыбнуться, но его щеки начинают болеть, когда кровь снова приливает к ледяной коже, поэтому результат больше похож на гримасу.
- Yr Alban, - Кимри выдыхает имя хриплым шепотом, несмотря на то, что набранного воздуха хватило бы и для того, чтобы говорить громче.
Ответная улыбка Шотландии получается менее вымученной, хотя все равно выглядит немногим натуральнее, чем кажется Кимри его собственная.
Он смотрит на Кимри несколько мгновений странным, изучающим взглядом, прежде чем сказать:
- Итак, насколько я понимаю, вы женитесь.
Нелепость этого высказывания вызывает у Кимри короткий смешок.
- Кто тебе сказал? Я не собираюсь, это просто… - он замолкает, осознав, что понятия не имеет, как именно предстоящее объединение – аннексия, напоминает он себе, не простой союз, в какие бы дипломатические термины Англия не пытался это облечь, - будет происходить, и в ужасе уточняет: – Они ведь не собираются заставить меня жениться на нем, так ведь?
Несколько мгновений Шотландия неподвижно смотрит на него, а потом тоже смеется:
- Чертов бред, конечно, я не должен был так думать, - он поднимает руку, и Кимри инстинктивно отшатывается, но она всего лишь тяжело и неудобно опускается на его плечо. – Должна быть какая-нибудь похожая церемония, но это совершенно не одно и тоже.
- Но мне все равно придется жить с ним, - говорит Кимри, возвращаясь взглядом к мягким изгибам холмов своей земли, пытаясь запечатлеть картинку во всей ее красоте и реальности в памяти, потому что скоро память станет единственным, что у него есть. Он бы хотел, чтобы сегодня был более погожий день. – Король собирается передать все мое имущество одному из своих вельмож. Мне будет просто некуда вернуться.
Шотландия делает глубокий вдох, и Кимри ожидает, что за этим последует какой-нибудь вдумчивый братский совет, ну или, по крайней мере, соболезнования, но тот просто тяжело выдыхает со звуком, больше похожим на стон, и не говорит ничего. Возможно, у него просто нет слов, как и у Кимри; ничего, кроме болезненного, неприятного чувства где-то глубоко в желудке, которому и имени не подобрать.
Поэтому они просто стоят рядом, достаточно близко, чтобы Кимри чувствовал тепло тела Шотландии, и смотрят на падающие капли дождя, а время снова замедляет свой бег.

1536, Лондон, Англия

Комнаты, что Англия выделяет в пользование Кимри, хорошо обставлены, и он, кажется, действительно хочет, чтобы брат оценил их. Но Кимри не хватает для этого энтузиазма, потому что его все еще тянет к собственным землям, и постоянная тяжесть на груди заставляет сердце болеть от каждого удара. Он надеется, что это чувство скоро пройдет, иначе он вряд ли сможет остаться в своем уме, особенно если так будет продолжаться каждый день его ссылки, которой не видно конца.
- Здесь красиво, - в конце концов удается сказать Кимри, когда Англия, вероятно, уже перестает наедятся на ответ. - Спасибо, Lloegr.
С точки зрения Кимри, комплимент звучит неискренне, плоско, но на лицо Англии, тем не менее, возвращается улыбка.
- Это здорово, Уэльс. Вместе мы будем сильнее, чем могли бы быть поодиночке.
Хотя он и так всегда чувствовал себя достаточно сильным, Кимри кивает, потому что не может найти в себе решимости возразить.

Людям Кимри И-Драйг Гох, красный дракон на штандартах короля, напоминает об исполнении древнего пророчества. Кимри рад, что это придает им уверенности, вот только он не может ее разделить. Англия убил его дракона много лет назад, вонзил копье в его сердце, отделил голову от туловища и победно поднял ее вверх.
В тот день белая накидка с золотом по краям была надета поверх его кольчуги, и с тех пор Кимри не ожидал никакого другого исхода.

После Креси Англия упросил Кимри научить его лучше обращаться с луком, и Кимри еще помнит, каким маленьким казался его брат по сравнению с оружием, и как дрожали его руки, пока он натягивал тетиву.

Англия вырос как сорняк, пока Кимри занимался другими делами, и в один день, посреди разговора, Кимри внезапно замечает, что их глаза находятся на одном уровне.
Это наблюдение выбивает воздух из его легких и все, что он может – молча пялиться на него, размышляя о том, является ли это следствием их союза, и будут ли они теперь расти вместе, не отставая друг от друга ни на дюйм. Или, может быть, Англия опередит его, и его плечи и грудь начнут раздаваться, а конечности становиться длиннее до тех пор, пока он не перерастет Кимри и Шотландию, который сейчас выше их обоих. Люди Кимри теперь принадлежат Англии по закону, как и его земли, до самых костей, до самых корней, и, вполне возможно, что Кимри теперь перестанет расти, потому что не осталось больше ничего, на что он мог бы опереться.

Англия повторяет его имя, снова и снова, - не настоящее имя, а то, что он сам дал ему, и Кимри ненавидит как оно растворяется в этом шипении, сухом свисте сквозь острые зубы – но сейчас он может только беззвучно закрывать и открывать рот, не находя слов.

Даже если он никогда не встречал их раньше, даже не зная их имен, Кимри всегда узнает своих людей при встрече. И даже еще не видя, он заранее знает об их присутствии по теплому чувству единения, родства и некому общему пониманию, которые только некоторые смертные способны воспринимать достаточно остро, чтобы определить его как их источник.
Раньше он никогда не испытывал ничего такого с англичанами и даже сейчас воспринимает их не так хорошо, чувствуя, скорее, просто расплывчатое узнавание, как когда встречаешь лицом к лицу кого-то, кого мельком видел много лет назад, не осознавая это разумом.

Есть одна милая молодая горничная – с каштановыми кудрями, сияющими даже при свете свечей, и голубыми глазами, отражающими летнее солнце глубокой зимой – среди слуг Англии, к которой его тянет сильнее, чем ко всем остальным, и это влечет за собой чувство более глубокой близости.
Когда он все-таки решается нарушить правила приличия и спросить ее, она рассказывает, что ее бабушка была валлийкой. Своими сияющими глазами она смотрит в пол все время, пока говорит, но уголки губ приподнимаются в едва заметной улыбке. У нее красивая улыбка, и Уэльс хотел бы иметь возможность узнать девушку лучше.

После нескольких месяцев жизни вместе Англия перестает отвечать Кимри, когда тот говорит на валлийском, изображая непонимание, которого не было раньше. Он поправляет Кимри каждый раз, когда тот использует Lloegr вместо Англии, а временами не отвечает вообще. Если Кимри хочет говорить с ним, он должен пользоваться английским, несмотря на то, что у них никогда не возникало трудностей в общении раньше, задолго до того, как они начали использовать общий язык.

Английские слова кажутся Кимри гравием во рту, твердым и неприятным, и иногда он боится, что может подавиться ими.

По ночам, в уединении своей спальни, Кимри пишет. Он пишет на клочках пергамента и бумаги, на скатертях, и один раз, в отчаянии, на собственном постельном белье, когда не остается ничего другого. Кончик пера застревает между нитями, чернила пропитывают ткань, из-за чего буквы расплываются, но Кимри не успокаивается, пока не исписывает простыню полностью, от угла до угла.

Он говорит себе, что сочиняет стихи под наплывом вдохновения, которое невозможно удержать, но ему не хватает ритма, метра и размера. Он не хочет признавать, что создает летопись, нечто осязаемое, что будет существовать, даже если Англия выбьет последний слог родного языка из его головы.

Кимри не видел никого из своих фей с тех пор, как переехал в Лондон. Он зовет их иногда, когда Англия в отъезде и дома спокойно и тихо, но никто не отзывается. Он скучает по их возбужденной болтовне, по бодрящему покалыванию магии, проходящему сквозь него, и, в конце концов, они стали бы некоторым подобием компании, несмотря на то, что он не мог бы поддержать с ними беседу.
Он не видит и никого из фей Англии, и это заставляет его думать, что многовековой план Шотландии все-таки сработал. Он не уверен, что чувствует по этому поводу.

Кимри просыпается однажды ночью с потрясенным вздохом, резко вырываясь из мира ночного кошмара, в котором Англия поглотил его. Его ночная рубашка, насквозь мокрая от пота, неприятно липнет к коже, а сердце колотится быстро, будто бьющая крыльями птица, запертая в грудной клетке.
Он не может уснуть до утра, потому что все, что он видит, закрывая глаза, - хищное лицо Англии, скалящего окровавленные зубы в ухмылке.
Эта картинка не тускнеет и при дневном свете, и Кимри не может избавиться от нее до конца дня, и даже в течение нескольких дней после.
У него никогда не было вещих снов раньше, но этот кажется другим, и Кимри начинает бояться, что они могут стать едины в слишком буквальном смысле слова. И что Англия поглотит его так же, как их король поглотил его земли, сделав их своими.
Кимри определенно чувствует тяжесть в конечностях и слабость в пальцах – он прикладывается к стакану с вином больше, чем один раз за обедом, и понимает, что с каждым разом становится всё тяжелее и тяжелее держать перо достаточно прямо для того, чтобы писать – но не понимает, признак ли это того, что он начинает исчезать, или просто проявление страха.

Всякий раз, когда Англия возвращается с королевских приемов, он передает Кимри наилучшие пожелания от короля вместе с выражениями надежды, что он здоров и привыкает к своему новому положению.
Англия всегда выступает в качестве посредника между ними, потому что самого Кимри еще ни разу не вызывали на аудиенцию с монархом, несмотря на «особые Усердие, Любовь и Благосклонность, что он испытывает к Подданным его владений в Уэльсе».

Кимри не ожидает, что старший брат решит навестить его снова, но тот приезжает без предупреждения как-то вечером в конце зимы, когда Англия оставляет свои тихие владения ради бурной ночи во дворце Уайтхолл.

Быстро отпустив слуг – он бы предпочел, чтобы слух о визите Шотландии не достиг ушей Англии, ибо тот будет в ярости в течение нескольких дней, если узнает, а Кимри хотел бы по возможности избавить себя от сопутствующей головной боли, - он приносит Шотландии эль, немного хлеба и остывшее мясо, чтобы облегчить усталость после долгого пути, явно заметную на его лице.

Шотландия устраивается в любимом кресле Англии, придвигается ближе к камину, задирает ноги в грязных ботинках на второе его любимое кресло.

- Я подумал, что стоит проверить, как ты тут поживаешь.

Его голос бесцветный, атональный, но Кимри замечает намек на беспокойство на его лице, хотя, может быть, всему виной обманчивая игра света от мерцающего в камине пламени.
Кимри хочет сказать, что он в порядке, что он высоко ценит проявленное беспокойство, несмотря на то, что оно напрасно, а потом как можно быстрее выставить брата за дверь из опасения, что Англия рано вернется домой и обнаружит их здесь, пачкающими его мебель и уничтожающими запасы его провизии. Тем не менее, он этого не делает, потому что, даже зная, что Шотландия вряд ли сможет, при всем желании, посочувствовать ему, волнения все равно тяжелым бременем лежат на плечах, прижимая к земле и выбивая воздух из легких с такой силой, что иногда кажется, что он не может дышать.

- Мне кажется, я исчезаю, - говорит он, от волнения неосознанно переходя на валлийский в середине предложения, - ты понимаешь, из-за союза. Иногда я практически чувствую себя невидимкой, потому что люди не замечают меня, и я теряю свою силу, и…

- Не знаю, как сказать. Ты всегда был мягким, Уэльс, - Шотландия ловит его руку, удерживает ее, а потом проводит мозолистым пальцем по ладони, - Но при этом оставался достаточно сильным.

- Мне приснилось, что Англия уничтожил меня, - тихо отвечает Кимри, неподвижно глядя на руку брата, на широкие, грубые пальцы, сжимающие его собственные. – Съел меня. До последнего кусочка.

- Aya, а мне прошлой ночью снилось, что я отрастил крылья и летал над Beinn Nibheis. Сомневаюсь, что это когда-нибудь случится.

- Но…

- Не могу сказать, что я много знаю о том, как мы… как мы устроены, но я думаю, что до тех пор, пока люди думают, что являются частью тебя где-то здесь, - он стучит костяшками пальцев свободной руки по груди Кимри, - то неважно, какого черта там написано на куске пергамента, с печатью короля или без, - он улыбается, медленно и широко. – И если Англия сделает что-нибудь, чтобы остановить это, то я приведу чертову армию сюда, чтобы уничтожить его.

Есть люди, для которых его брат без тени сомнения сдержит подобное обещание, и, несмотря на то, что Кимри подозревает, что он не один из них, у него на душе все равно становится немного легче.

- Diolch, brawd, - отвечает он.

Примечания

Примечания автора:
- Союз между Англией и Уэльсом (статут Рудлан) технически был заключен в 1284, после завоевания Уэльса, но официально его признали только в 1536. (Задержка обусловливалась тем, что английский король вынужден был решать проблемы со своими территориями во Франции и Англии).
Первый из Актов о Союзе (который, на самом деле, впервые упоминается в таком качестве только в 1901) в 1536 утвердил политическое присоединение Уэльса к Англии. Термин «Союз» немного вводит в заблуждение, поскольку он не носил того же законодательного характера, что и союз Англии и Шотландии (1707), и Ирландии и Британии (1800), которые были приняты парламентами обеих стран, в теории, имевшими равные полномочия с английским (хотя были и взяточничество и обман с обеих сторон).
Акт о заключении союза с Уэльсом одобрил только парламент Англии.

- И-Драйг Гох (от валл. Y Ddraig Goch) – Красный дракон. Дом Тюдоров, правивший Англией с 1485 до 1603 года, использовал его на своих штандартах, чтобы показать прямое родство с одним из благородных домов Уэльса. Во время правления Генирха VIII, красный дракон на бело-зеленом фоне (в настоящее время так выглядит флаг Уэльса) был любимой эмблемой королевского военного флота.

- Видят исполнение древней легенды
«История бриттов» повествует о пророчестве Мерлина, который предсказывал долгую борьбу между красным драконом и белым драконом, символизирующим историческое противостояние между Уэльсом и Англией (белым драконом).
О борьбе красного и белого драконов говорится также в «Мабино́гионе», где красный дракон символизирует исконных бриттов, а белый – саксов.

- Битва при Креси установила, что английские/валлийские лучники превосходят французскую комбинацию из арбалетов и закованных в доспехи рыцарей.

- В пятнадцатом веке, валлийские дворяне, привлеченные удовольствиями Лондона, начали учить английский, чтобы облегчить свое пребывание там. После двух столетий, английский заменил валлийский в домах знати, а после объединения, когда власть Англии была окончательно утверждена, английский всегда использовали в судах, что ставило валлийцев в неудобное положение.

- 'Singular Zeal, Love and Favour that he beareth towards his Subjects of his said Dominion of Wales' (особые Усердие, Любовь и Благосклонность, что он испытывает к Подданным его владений в Уэльсе) прямая цитата из полного «Акта о объединении».

- Beinn Nibheis = Бен Невис

- Diolch, brawd = Спасибо, брат.

Примечание переводчика:

В оригинале Уэльс зовут Cymru, что является самоназванием страны на валлийском. Валлийский я пока что только собираюсь учить, а гуглинг дал следующие результаты: транскрибируют кто во что горазд, возможно прочтение как Камри, Кимри и Кимру. Но, вроде как, второй вариант встречается чаще.
Само по себе слово означает братство.

@темы: Неканоны, прошлое (1)

---

Прошлое; команда стран Восточной Европы.

[hetalia_fight]

Автор: Команда Восточной Европы
Название: нет
Персонажи: Румыния, Влад Цепеш, Турция и Венгрия упоминаются
Рейтинг: с натяжечкой R за не особо графичное упоминание кольев
Размер: 485 слов

Свежий ветер нёсся с лугов и, запутавшись в узоре кольев, умирал в смраде. Здесь, рядом с ними, пахло стёсанным деревом, свернувшейся кровью и протухающим мясом. Знойное турецкое солнце само по себе было пыткой.
Господарь валашский не придавал значения условиям. Трапезу он накрыл рядом с местом казни. Присланные с возмущениями послы турецкого султана жались друг другу и старались не смотреть в сторону умирающих. Влад светски улыбался.
Румыния расположился чуть в стороне, чтобы и слышать посольство, и приглядывать за людьми на кольях. Около часа назад он самолично отдал приказ подготовить ещё три деревянных шеста, по числу послов. Те не принесли хороших вестей, были глупы, и были турками. Ещё до наступления вечера им предстояло оказаться на одной высоте с пленными солдатами, буйными крестьянами и валашскими дезертирами. Румыния тоже улыбался.
Они стояли у небольшой деревушки лагерем второй день, и их маленькая военная компания грозила стать успешной.
- Мехмед не стерпит такого оскорбления, и будет вынужден созвать войско. Но он не успеет собрать многих, и тем более не успеет приказать своим вассалам ударить нам в спину, - рассуждал Влад, склонившись над картой.
- Даже так у нас может не хватить сил, - возразил Румыния.
- Справимся, - ответил Влад.
Другой мог бы лишиться головы за сомнения, но Румынии можно было многое – Влад Дракула любил свою родную землю.
- Я слышал, господарь, султан вспомнил о твоём брате и желает посадить его на престол.
- Только если султан хочет войны с Венгрией. У Корвина плохо с чувством юмора, да и ты говорил, что эта девка совершенно сумасшедшая.
- Турция бывает не менее безумен, тебе ли не знать.
Потом они долго молчали. Румыния смотрел в небо, Влад заканчивал с бумагами.
- Н стоит беспокоиться, мой мальчик, - наконец сказал он. – Наши с тобой желания совпадают. Мы будем пользоваться покровительством Венгрии, пока нам будет это удобно. Мы будем воевать с султаном, пока он не оставит нас в покое. Если для этого понадобится подписывать мир и кланяться в землю – я сделаю это. Мы не знаем, что случится, но будь уверен в одном – пока я жив, я верен своей стране, и желаю ей свободы.
Румыния кивнул. Он не любил высокие речи, но Владу хотелось верить. Дракула был немного сумасшедшим и слишком жестоким, часто небрежным, но совершенно несгибаемым. Румыния так и не смог придумать, что, кроме смерти, смогло бы остановить его господаря.
Перед заходом солнца привели послов. Двое были бледны и спокойны, третий пытался вырываться и плакал. Влад приказал начинать с него.
Парню неожиданно повезло, он так вертелся, что кол прошёл сквозь сердце, и первый из послов умер, едва оказавшись наверху. Румыния мысленно покачал головой, так случалось не часто. Двое оставшихся были храбрей, и умирать им выпало долго – палач знал своё дело.
К протухающему мясу примешался запах свежей крови. Священник принялся читать молитвы. Влад оставался у частокола недолго – казни интересовали его только как средство. Дракула уходил в своему шатру уверенным, быстрым шагом, высвеченный покрасневшим солнцем, и Румынии казалось, что никого и никогда он не любил так сильно.

Некуда больше прятаться,
Некого больше ждать в темноте
То ли мы были солдатами,
То ли убили не нас и не те
Поздно, на войне - как на войне,
То ли всё это мне кажется,
То ли всё это не кажется мне!

Ольга Арефьева и Ковчег — Родина

Что испытывает человек, когда гадкий червячок осознания происходящего прогрызается сквозь яблочную корку твоего спелого мозга и дарует прозрение: вот именно сейчас вершится история, в этот час, миг, а ты ее часть, непосредственный участник и главнокомандующий. Страшновато, не правда ли?
Ну а кого-то эта самая история обходит стороной…
Эдуард сидел в небольшой землянке и пек картошку. Вот уже как год он категорически не понимал, что он тут делает. Война шла далеко за пределами его родной Эстляндии и тем более Российской Империи. Объединенные Немецко-Австрийские войска были слишком далеко, чтобы представлять хоть какую- то угрозу родному дому Эдуарда.
Он вынул покореженной армейской вилкой чахлую обугленную картофелину. Она была чем-то неуловима похожа на профиль Брагинского. Эдуард, подметив это, ухмыльнулся, поднёс вилку поближе и произнес:
- Как поживаете, милостив государь Иван Николаевич, неважно выглядите сегодня-с?
Корнеплод, понятное дело, не ответил, но немного наклонился, норовя упасть и обжечь эстонца. Но тот уже вошел во вкус и с нескрываемым удовольствием начал глумиться над ничем не повинной картофелиной. По правде сказать, Эдуард фон Бок не был особо храбрым человеком, но ситуация и сами приказы, отдаваемые руководством, выводили тихого и неспешного прибалта из себя, заставляя всё чаще задумываться о дезертирстве и высказывании своих крамольных мыслей в адрес главнокомандующих.
- Вот скажите мне, что я тут делаю, а? За родину свою бьюсь? Жизнь свою защищаю? Ан нет, гнию в окопах, чтобы ваши амбиции поднимать! Да тьфу на вас! - Эстония уже собирался плюнуть на картошку, но та ловко соскочила с вилки и упала на земляной пол.
- Вот и шут с вами! - Эдуард наступил на картофелину и раздавил несчастную. Позже, конечно, он об этом пожалел, как -никак, а всего - то в печке было три плода, и есть потом хотелось жутко…

***
Торис сидел за столом и перелистывал документы, которые уже не имели никакой силы, город был уже во власти восставших, люди, обезумев от угара революции , захватывали всё новые и новые важные пункты управления, скоро и до Зимнего Дворца доберутся…
Парень пытался успокоиться, его сознание разрывалось на части, одна из которых хотела немедля вскочить, взять в руки нож для разрезания писем и воткнуть его в спину Ивану аккурат между лопаток, а другая же хотела оставаться на месте и надеяться, что всё наладится само собой. Глупо, тем не менее, жернова сурового колеса фортуны сминали всё, что было вокруг, корежа лица и людей, разрывая семьи на разные политические лагеря, а ты всё это ощущаешь, каждой клеточкой своего мозга.
Через комнату прошествовал Иван. Его лицо было влажно от слёз. Торис так и окаменел, увидев, как Брагинский утирается рукавом парадного кителя, отрывает эполеты и аксельбанты, накидывает на плечи свою старую шинель и обращается к нему.
- А ты чего сидишь? Иди отсюда, пока хуже не стало. – на губах русского играет улыбка, а глаза полны слёз. Таким Торис его увидит только спустя двадцать пят лет, но эти глаза, полные боли, навсегда останутся в его душе, как самый большой секрет, напоминать о котором, даже спустя век он не осмелится.
- Я останусь. – Литва встаёт из-за стола, бережно складывает бумаги в папки и прячет их в ящике.
- Как хочешь. – Брагинский пожимает плечами и смотрит в окно.
- Они уже близко, не пожалеешь потом?
- Уйти я всегда успею! – Торис надевает свою шинель, подходит к России и приободряющее улыбается.
- Тогда нам стоит поприветствовать наших «гостей»! – Иван ухмыляется и, развернувшись к парадным дверям, добавляет : – Спасибо, Торис!

***
Трудно сказать, что чётче запечатлелось в памяти Райвиса. На его долю выпало не больше и не меньше, чем нужно для расстроенного юношеского сознания и беспокойного сна. Вот и сейчас он отлично помнит ту ночь, ставшую для него такой долгой и мучительной.
Он стоял на посту возле входа в подвал того самого дома… Ночь была холодная, хотя уже был июль. Латыш кутался в шинель и всё никак не мог согреться. Конечно, он мог бы тут и не стоять, формально он свободен и независим, но в тоже время оказался зажат между двумя государствами, желающими всеми силами добиться своих целей, каких, Латвии было не ясно. Но одно было достоверно известно: либо одно тебя поглотит, либо другое. Иных перспектив у маленькой прибалтийской страны не было.
Он переложил ружьё из одной руки в другую и подул на онемевшую ладошку. «Что же мене сегодня так тревожно? …» Из-за угла дома показалась чёрная фигура. Латвия сразу же узнал товарища Брагинского. Тот шёл, немного припадая на правую ногу, и сильно горбился. Паренёк знал, что русскому сейчас совсем не сладко. Всё тело у него было исполосовано шрамами и рубцами, иногда зажившие раны снова отрывались, и кровь проступала на армейском пальто, окрашивая в тон нового флага область напротив сердца.
Латыш вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. Иван же хмуро протянул тому какой–то листок и хрипло произнёс:
- Привести в исполнение немедленно!
- Так точно! – Райвис принял документ, но уже понимал, что это конец. Перед глазами запрыгали искры и дыхание стало прерывистым. «Какой ужас….»
Трудно сказать, что было страшнее, нажимать самому на курок или слышать глухие выстрелы из-за двери, но Латвия всё никак не мог забыть выражения лица младшенькой Настеньки, которую он собственноручно заматывал в ткань и потом бережно уложил в машину. Нет, он не последовал к месту уничтожения тел. Он остался стоять в карауле до утра, где сквозь сумрак ночи ему мерещились голоса и приходили видения.

***

Годы летят вперед, всё, что происходит с нами, так или иначе, становится историей. Пройдёт ещё сто лет, поменяются направления политики, победит новая идеология, разделятся, и мы будет смотреть на всё прошлое как на случившиеся факты, сухие и, возможно, жестокие. Наши ошибки будут нам припоминать всегда, почести же за заслуги никто не воздаст, не те правила игры. Но в этом и есть вся суть – всегда помнить о своих ошибках, не сожалеть о случившемся и не сетовать на невозможность изменения своих решений. Помнить нужно всегда свою историю, культуру, язык, ведь, кто не помнит прошлого, не будет иметь будущего.

арт

@темы: прошлое (1), Восточная Европа

---

Представление; команда Микронаций.

[hetalia_fight]

Добро пожаловать!~

Микронации рады всем пришедшим и готовы начать представление друг друга.

Привет, я Силенд. Я очень крутое независимое государство, хотя гадкий Англия так и не хочет меня признать. Но ничего, я своего добьюсь! Все ещё узнают, насколько я велик, ведь
я самый известный из микронаций и, соответственно, их лидер. У меня есть князь, свои марки, монеты, а главное, сайт и даже страничка в Википедии!
Сайт есть и у меня, железная башка. И с чего это ты взял, что ты здесь главный?
А кто, если не я? Я старше тебя, а значит, главнее.
Ну вообще-то это я самый старший...
Но ты же не будешь спорить, что я гораздо известнее, привлекательнее и сильнее тебя?
Пф, не зазнавайся, придурок.
Подраться хочешь?
Мальчишки…



Что ж, пора бы и мне представиться... Ciao, девушки, я княжество Себорга! Я существую достаточно давно, но только недавно решил стать независимым от братьев. Ловино так обиделся, что до сих пор шлёт мне кучу всякой ненужной документации. Знаете, порой очень непросто разбираться во всех этих бумажках и конвертах. Особенно когда на обороте многих из них написаны ругательства…


Себорга!
Да, да, я помню. Дорогие девушки, позвольте представить вам моих друзей. Каждый из них является выдающийся нацией. Точнее, микронацией…
Ну Себорга!
Да, да, я немного заболтался, прости. Итак, вот эта леди рядом со мной – Княжество Вай. Образовано в 2004 году, является «княжеством художников» и просто очень красивой девушкой. *подмигивает*
...
Позвольте представить вам ещё одного «человека искусства», точнее микронацию, а именно - Кугельмугель! Основан художником и представляет собой круглый дом посреди площади, обнесённый колючей проволокой. Давайте попробуем поболтать с ним!


.... Искусство - это искусство... Всё ради искусства! Благодаря нему в мире воцарится гармония и не будет ни войн, ни конфликтов!..





Похоже, он немного занят…
А я? Ты забыл меня!
Я не забыл, я специально оставил на потом.
Он не десерт, чтобы оставлять его «на потом». Об него и зубы поломать можно.
А этого молодого человека со скверным характером зовут Ладония. Дата рождения — 2 июня 1996. Он является виртуальным государством с населением более 15.000 человек. Хотя в нём никто и не живёт, забавно, что в при это у него имеется 4 различных социальных класса: дворянство, простые граждане, почётные граждане и святые. Забавно, не правда ли?
Эй! Думай, что говоришь!
А он правду говорит.
Молчал бы, ржавая консервная банка!
Думаю, многие из вас знакомы с Питером? А если не знакомы, то вам предоставляется удобный случай — итак, прошу вашего внимания, Княжество Силенд!
Ржавчину у себя на голове найдёшь!
У меня голова хотя бы есть, в отличие от тебя!
Силенд — государство с конституционной монархией. У него вы можете приобрести себе титул рыцаря, марки, а также монеты. (создаётся впечатление, что монеты и марки входят в число титулов)
А ты дурак! И вообще, рыжий!
Также имеет свой флаг, герб, гимн и историю «дворцовых переворотов». Почти как взрослый, ха-ха.
Ах ты, бровастый!



Мальчишки…
Я бы с удовольствием рассказал вам о других наших друзьях-микронациях, но эта парочка забрала большую часть нашего эфирного времени. И в связи с этим мы вынуждены с вами проститься. Ciao, увидимся ещё, но перед этим, всё же, дабы вы не были разочарованы столь быстрым нашим уходом, хочу напоследок добавить одну вещь.
Несмотря на все разногласия, вроде тех, из-за которых эти два придурка сейчас не в состоянии с вами говорить, мы, микронации, очень дружны. Хоть мы и маленькие, но зато благодаря этому ни в одном из нас (хотя насчёт этого Силенда я сомневаюсь) не горит желание воевать друг с другом, чтобы не разрушить то малое, что мы сейчас имеем. И по-моему, это и есть самый важный принцип для каждого государства.

Спасибо за внимание!

@темы: представление команд (0), Микронации

---

Представление; команда стран-неканонов.

[hetalia_fight]

нас что, не существует?

@темы: Неканоны, представление команд (0)

---

Представление; команда стран Северной Европы.

[hetalia_fight]

Команда Северной Европы приветствует вас! Позвольте представить вам тех, кто будет непосредственно принимать участие в Битве Мировоззрений! Страны Скандинавии!

Конечно, без лидера на войну никак - и потому нашим героям требуется решить, кто же из них будет главным

[18:17:46] Викинг: Нас пригласили на битву.
[18:20:10] Тор: Битва? Это ты меня сейчас так помахаться позвал или что-то действительно намечается? С кем? Когда?
Пользователь Хелль вышел в он-лайн.
Пользователь Хелль сменил ник.
Пользователь Локи вышел в он-лайн.
[18:21:50] Локи: Громовержцу прилетит его же молотом или зелёным кулаком тролля. Кого бьём?
[18:22:19] Ильматарсен: Объявленные враги - большинство других стран мира
[18:22:21]Ильматарсен: Как и мы, все объединены в группировки
[18:22:24]Ильматарсен: По территориальному признаку
[18:22:27]Ильматарсен: ох, кажется, я что-то не то пишу *смущенный смайлик* Простите!
[18:22:57] Локи: Хм... Мне кажется, или Германия опять белены объелся с русской водкой и рискнул делать полномасштабную реконструкцию своего фееричного проигрыша?
[18:22:59] Викинг: Мож. вы м-я досл?
[18:25:10] Тор: Нор, смени ник обратно. Хватит смотреть идиотские американские фильмы, это не приводит ни к чему хорошему! Если мы идем воевать, нам нужен главнокомандующий, выдвигаю свою кандидатуру и принимаю ее большинством голосов. И, ради всего святого, что хотел сказать швед? Хотя неважно.
[18:25:23]Ильматарсен: «Может, вы меня дослушаете?»
[18:25:24]Ильматарсен: Сказал он
[18:25:25]Ильматарсен: То есть спросил, простите *смущение*
[18:26:31]Викинг: Я торж. сним. кандидат. Дании. У нас битва мировоззр. Говр. по-твоему – «Кто круче»
[18:26:40]Локи: Фредериксен, на три русские буквы дойдёшь сам.
[18:26:56]Локи: Если я правильно понял, то выяснять мы будем в интеллектуальной битве? Хм… Многие выбывают в виду отсутствия оружия…
[18:27:56]Ильматарсен: Может быть, мы проголосуем за каждого по очереди?
[18:27:59]Ильматарсен: Но за себя голосовать нельзя!
[18:28:02]Ильматарсен: как вам это предложение? оно не слишком глупое?
[18:28:16]Тор: Чего это ты снимаешь мою кандидатуру, Бер?! Я тут самый крутой! Кто не согласен - мой топор в их распоряжении! «Локи», будешь вякать, запру в подвале. Швед, приходи, предлагаю решить спор в драке!
[18:28:20]Ильматарсен: ... да, я обращался к тем, кто умеет читать сообщения других.
Локи удалил пользователя Тор из конференции.
[18:28:26]Локи: А теперь обстоятельно всё обсуждаем…Так…Момент…Бервальд, можешь отрубить Хольгеру интернет? А то он мне уже наяривает…
[18:28:27]Викинг: Н. х-у.
[18:28:29]Локи: О__О
[18:28:33]Ильматарсен: "Не хочу".
[18:28:35]Ильматарсен: Сказал он.
[18:28:37]Ильматарсен: Меня кто-нибудь слушает? *плачущий смайлик*
Пользователь Филид добавил пользователя Тор к конференции.
Пользователь Тор вышел в он-лайн.
[18:28:40]Филид: Он мне угрожал.
[18:28:44]Тор: АХАХАХА! Я вернулся, и вы все падете передо мной!
[18:28:47]Локи: У меня визуальные галлюцинации или что-то только что выскочило с рекламой?
[18:28:53]Локи: Бервальд, я оплачу тебе безлимит, только пиши нормально…Мне копейки, а тебе радость…
[18:29:05]Викинг: Н.х-у. Итак, кто б-т нас предст? *задумчивый смайлик*
[18:29:13]Локи: Сразу говорю – Тору слова не давали. Представлять буду я. Бервальду слово лучше не давать, Тино превратит в рождественскую ярмарку…я никого не забыл?
Пользователь Викинг вышел.
[18:30:17]Тор: Хотя, конечно, Хелль в роли главного... сексуально звучит. Радость моя, давай обсудим условия твоего «правления» в приватном порядке?
[18:30:24]Ильматарсен: меня никто не слышит *много плачущих смайликов*
[18:30:30]Филид: ... Хелль, если ты будешь забывать меня, я забуду тебя и выдам Дании твой новый адрес.
[18:30:40]Локи: Фредериксен, сдохни.
[18:30:47]Локи: Эспен, ну а если ты скажешь «братишка», то я скажу, какой бог грома и молний спер корм для твоей птицы.
Пользователь Викинг вышел в онлайн.
[18:31:18]Викинг: Мы не об этом говорили. На надо решить. А вы развели болтологию.
[18:31:24]Локи: О_О
[18:31:27]Викинг: Я у Тино…
[18:31:50]Филид: Он уже вернул. Забытие меня перевешивает это все.
[18:32:03]Викинг: *множество рыдающих смайликов*
[18:32:05]Викинг: О____О
[18:32:04]Викинг: Я НЕЧАЯННО!!!
[18:32:10]Ильмартарсен: я устраняюсь из обсуждения. Никто. Меня. Не. Любит. Выбирайте, кого хотите.
Пользователь Ильмартарсен вышел.
[18:32:12]Филид: Опять балаган. С вами невозможно разговаривать.
Филид вышел из конференции.
[18:32:18]Тор: Ладно, нас осталось трое. Бер, вообще-то, чтобы решить, не хватает только твоего голоса. Хотя у нас и так два за Хелля, если считать меня.
[18:32:20]Викинг: Жена вернись!
Пользователь Викинг вышел.
[18:32:23]Локи: *рукалицо*
[18:32:34]Тор: О, Один, к тебе взываю, поубивай уже их всех! Швецию можно больше не слушать, он ушел от нас в мир прекрасной семейной жизни. Хелль, я все еще настаиваю на личном разговоре, раз уж мы с тобой вдвоем остались в строю адеквата.
[18:32:40]Локи: Ты? Адеквата? Фредериксен, ты записался в юмористы? Мне казалось, что тебя даже из партии идиотов за профнепригодность выгнали…
[18:33:05]Тор: Не советую меня злить, тролль ты недоделанный, я и так достаточно зол! Еще и швед удрал, не подраться. Так что я собираюсь в гости к тебе, заодно обсудим наши планы. Скоро буду!
Пользователь Тор вышел.
[18:33:07] Локи: Фредериксен, лучше б ты сдох вчера!
Пользователь Локи сменил аватар:
Пользователь Локи обновил статус: "Где дешево купить оружие? Самосборное не предлагать. Методы Бервика тоже"
Пользователь Локи вышел.

И напоследок позвольте пригласить вас в волшебный мир Скандинавской природы

@темы: Северная Европа, представление команд (0)

---

Представление; команда стран Восточной Европы.

[hetalia_fight]

Дамы и господа!
Спешим представить Вам Самых Замечательных, Самых Обаятельных, Самых Весёлых и Самых прекрасных...
... и вообще, отберите у Польши микрофон наконец, уже хватит.
Мы рады представить вам великолепное балтийское Дрожащее Трио! Эстония, Литва и Латвия! Позволим себе выразить надежду, что, раз России на этот раз нет рядом, они смогут вести себя чуть более раскованно.
Польша, Единственный и Неповторимый, смеем надеяться, не нуждается ни в представлении, ни в излишнем внимании.
Наш недавний, но уже полюбившийся вам гость, Румыния, снова с нами! и да поможет ему его господарь удержать язык за зубами.
И наконец, последний по географии, но далеко не последний по важности, встречайте, Болгария! И пускай у него наконец появится шанс раскрыться по-полной.

А команда
Страны Восточной Европы
приложит все усилия, чтобы вас не разочаровать!

@темы: представление команд (0), Восточная Европа

---

Представление; команда стран Британского Содружества.

[hetalia_fight]

@темы: представление команд (0), Страны Британского Содружества

---

Представление; команда стран Центральной Европы.

[hetalia_fight]

Яркое зимнее солнце светило в окна, день выдался чудесный, в меру морозный, в меру снежный, каким и должен быть канун праздника. На отрывном календаре красовалась дата, двадцать четвертое декабря, вечером - сочельник, завтра - Рождество. Я сервировал стол для завтрака, насвистывая веселую рождественскую песенку и раздумывая о вечернем приеме, когда в столовой появился хозяин дома.
К завтраку он спустился, как обычно, в халате. С тех пор, как герр Эдельштайн узнал, что представители аристократии в домашней обстановке могут позволить себе завтракать в халате, он не упускал подобной возможности. Впрочем, халат для завтрака был выбран роскошный, под стать самому герру Эдельштайну, даже заплата на рукаве не могла испортить данный предмет туалета, как непослушная, вечно выбивающаяся из прически прядь - его владельца. Неспешно, со всей присущей аристократу грацией, герр Эдельштайн уселся за стол и, помешивая кофе, наконец обратил на меня внимание:
- Чудесная сегодня погода. Она непременно подарит мне вдохновение для создания небольшого музыкального этюда. Особенно - сегодняшний вечер, небо безоблачное, звезды будут видны особенно хорошо, пожалуй, именно вечером я займусь сочинением этюда.
- Боюсь, не получится, - бодро откликнулся я, - сегодня сочельник, будет прием, гости.
Фиалковые глаза Родерха Эдельштайна расширились от удивления, точеная левая бровь приподнялась.
- Гости? Прием?
В этом был весь герр Эдельштайн. Еще месяца два назад, после визита в Германию на Октоберфест, он вызвал меня к себе и заявил, что в сочельник планирует собрать у себя всех родственников, Рождество ведь семейный праздник. Тогда я, помнится, здорово удивился: чтоб герр Эдельштайн позвал гостей, да еще добровольно, да мир должен перевернуться! Ведь большего домоседа и отшельника днем с огнем не сыщешь! Дай ему волю, он бы на всю жизнь засел в австрийских Альпах, никого не принимая. После развода с Эржбетой Хедервари австриец вовсе отвык от общества, если раньше в большом доме кого только не было, то, расставшись с женой, герр Эдельштайн распрощался и с остальными соседями. С тех пор каждый визит он принимал неохотно, рассматривая его как вторжение в свое личное пространство; мягкий характер, отсутствие силы воли и трезвое осознание своих способностей не позволяли ему противиться открыто, однако незваных гостей герр Эдельштайн встречал, презрительно сжав губы и всем своим видом демонстрируя недовольство их приходом в свой дом. В общем, услышав о планировавшемся праздновании Рождества вместе с семьей и ближайшими соседями, я был, как минимум, удивлен, но слово хозяина дома - закон, я разослал приглашения и стал готовиться к предстоящему торжеству. Теперь же выяснилось, что о предстоящем визите немецкой семьи помнил исключительно я, герр Эдельштайн, занятый куда более насущными делами, о нем совершенно забыл и сейчас мог только обреченно вздохнуть, откинуть со лба непослушную прядь и со вселенской мукой в голосе вопросить:
- Какие именно гости?
Я задумался, перечислить весь список сразу было равносильно ведру холодной воды на голову герру Эдельштайну, начать стоило со зла наименьшего:
- Приглашен Ваш Цвингли с сестрой.
Как я и ожидал, австрийский аристократ вздохнул с облегчением: швейцарец тоже вел образ жизни отшельника, а их серьезные разногласия с Эдельштайном остались в далеком прошлом, теперь же двое обитателей Альп с легкостью найдут общий язык, хотя бы обсуждая всю прелесть политики нейтралитета. Сестра же Ваша Цвингли, милейшая девушка, когда-то пользовалась протекторатом со стороны Австрии, а потому должна была вызвать у Родериха Эдельштайна исключительно светлые чувства.
- Кроме того, - продолжил я, - придет госпожа Хедервари.
С бывшей женой отношения у австрийца были сложные, но, тем не менее, неплохие; несмотря на громкий скандал, имевший место во время развода, они сумели расстаться друзьями, кроме того, со временем их отношения становились все более близкими, и я был бы совершенно не удивлен, услышав в ближайшее время о воссоединении Австро-Венгрии. Судя по улыбке герра Эдельштайна, и этой гостье он был только рад. Пора было переходить к известиям менее приятным.
- Еще вы пригласили Людвига.
Аристократическая рука с тонкими пальцами пианиста дрогнула, пролив на белую скатерть пару капелек кофе: последний визит немца надолго засел в памяти Австрии, тогда Людвиг совершенно спокойно, без скандалов и сопротивления, занял австрийский дом. С тех пор прошло много времени, герр Эдельштайн сумел примириться с немцем, но относился к нему по-прежнему настороженно, ожидая угрозы.
- Ладно, - вздохнул он, - пусть будет Людвиг, главное, чтобы не...
- И Гилберт Байльшмидт придет, - самую плохую новость я тоже сумел донести, - не знаю, зачем, но вы его позвали, а он обещал явиться.
Я стал свидетелем невиданного зрелища: при упоминании Пруссии вечно спокойный и сдержанный аристократ начал краснеть, бледнеть и меняться в лице. Ничего хорошего, кроме плохого, о пруссе герр Эдельштайн не думал, именно ему он был готов припомнить все, от детских игр с бывшей женой, до собственной невыносимой жизни в германском доме.
- Отменить приглашение?
- Не выйдет! - бодро отрапортовал я. - Они уже в пути. Всего через четыре часа гости постучат в дверь.
Подавив вздох, герр Эдельштайн совершенно аристократическим жестом прикрыл ладонью глаза, что могло означать лишь одно: "Отстаньте от меня, делайте, что хотите, но моя жизнь кончена".
Оставив герра Эдельштайна размышлять о жестокости мира, я убрал со стола и принялся готовить дом к приему гостей.
Увлекшись сервировкой стола и украшением жилища, я и не заметил, как время подошло к шести часам, из гостиной доносились звуки рояля - хозяин дома в роскошном халате с заплатой на левом рукаве играл Реквием - совершенно не музыкально прерванные трелью дверного звонка.

Звонок в дверь раздался точно в установленный час. Герр Ваш Цвингли всегда отличался пунктуальностью. Со стороны могло показаться, что перед нами суровый полицейский инспектор, явившийся, чтобы лично взять под арест опасного преступника - так решительно он шагнул в открывшуюся дверь, и так грозно поблескивало ружье на его плече.
Я невольно улыбнулся. Несмотря на серьезный вид и пристрастие к огнестрельному оружию (его дом, насколько я знал, был похож на арсенал) Ваш Цвингли в этом доме был желанным гостем. Как-никак, старый друг моего господина. Хотя потом их жизненные пути несколько раз расходились и вновь сходились, я уверен, что где-то в глубине своего сердца швейцарец хранит воспоминания тех времен. Правда, очень-очень глубоко.
Поставив ружье в угол, герр Цвингли протянул мне несколько свертков.
- Прошу, отнесите их туда, куда складывают подарки. И осторожней, они ценные.
Впору было обидеться - как-никак, я не первый год служу в этом доме, и в неаккуратном обращении с вещами меня еще никто не обвинял. Но скупость швейцарца, равно как и его грубоватая нервозность, были мне хорошо известны. Если уж он, пойдя на уступки семейному торжеству, купил подарки, то будет беспокоиться за них вплоть до самого вручения. Интересно, что же в этих свертках. Не удивлюсь, если плитки шоколада - и празднично, и практично, и наверняка герр Цвингли улучил момент, когда сладости продавались со скидкой. Но нести надо так, словно там золотые слитки.
Когда я со всеми предосторожностями водрузил ценные подарки на место, гость успел по-военному быстро раздеться, и сейчас они с герром Эдельштайном приветствовали друг друга. Было удивительно наблюдать настолько разных людей рядом. На фоне высокого темноволосого и меланхоличного моего хозяина энергичный крепыш-блондин казался лишенным и тени аристократизма. Однако его деловитость и даже нервозность развеяла окутавшую дом пелену грусти.
Герр Цвингли рассказал кое-какие новости с биржи, поделился опасениями насчет соседей, которые того и гляди позарятся на чужой дом. К счастью, он все-таки вспомнил, по какому поводу собираются гости, и перешел на более рождественские темы: о катании на лыжах в Альпах, о том, какая талантливая рукодельница его сестра. Чувствовалось, что попытки сменить деловую атмосферу на теплую семейную даются ему нелегко, но швейцарец старается.
Впрочем, долго наслаждаться этим разговором у меня не получилось - в дверь вновь позвонили.

Как я не поверил бы в тягу герра Эдельштайна к обществу, если бы не услышал своими ушами, так не поверил бы в опоздание Людвига, если бы не увидел своими глазами. "Невозможно!"- подумал я, на секунду зажмурившись и помотав головой с целью отогнать совершенно нереалистичную мысль. Тем не менее, факт оставался фактом: часы показывали, что с назначенного часа прошло уже десять минут, а немец только появился на пороге.
Образец европейской точности, вежливости и политкорректности едва войдя в дом начал приносить извинения за опоздание. Логически выстроенная, краткая и лишенная изяществ речь немца длилась ровно три минуты и двадцать одну секунду. За это время Людвиг успел поведать о том, что его брат готовится к предстоящему визиту в дом герра Эдельштайна чересчур долго, что дел дома по горло и выбраться на рождественскую вечеринку чрезвычайно сложно, но очень приятно, что он приносит благодарность герру Эдельштайну за приглашение, а мне - за организацию торжества. После этого Людвиг замолчал, виновато покосившись на часы, словно вновь принося извинения за потраченное на него время.
- Герр Эдельштайн и герр Цвингли в гостиной, - сообщил я с целью замять неловкую паузу, - уверен, они будут рады видеть вас.
Немец кивнул и протянул мне подарки, которые требовалось положить вместе с остальными. Невольно я залюбовался ими: аккуратно сложенные, так что больший по объему лежал в самом низу, а меньший - наверху, завернутые в прекрасную подарочную бумагу с рождественской символикой, с прикрепленными к каждому бирочками с именем получателя - даже в приготовлении рождественских сюрпризов Людвиг оставался истинным ценителем порядка.
Присовокупив подарки к уже имеющимся, я краем глаза наблюдал за происходившим в гостиной. С приходом немца добрососедская атмосфера, царившая между двумя обитателями Альп, приобрела своего рода напряженность: герр Эдельштайн и герр Цвингли прервали разговор на полуслове, с некоторым замешательством глядя на вновь прибывшего. Людвиг вошел в комнату, высокий, подтянутый, в строгом, приведенном в идеальный порядок, костюме, старающийся искренне улыбаться окружающим, он внушал собравшимся, увы, исключительно неприятные мысли о вторжении и германском превосходстве: и швейцарец, и австриец, на фоне его меркли, становясь лишь родственниками и союзниками Германии.
Прикусив губу, опасаясь за сходящую на нет атмосферу праздника, я наблюдал за попытками немца завязать непринужденный разговор и за односложными ответами герра Эдельштайна и Ваша Цвингли. Следовало немедленно найти то, что сможет спасти праздничное настроение и вернуть собравшимся бодрость духа. Я думал уже спуститься в погреб за бутылкой отличного вина из австрийских запасов, но, проходя через холл, заметил куда более подходящий вариант.
На мгновение мне стало стыдно: как же так, как мог я упустить приход еще одной гостьи! Однако я решил, что муки совести сумеют настигнуть меня еще не единожды, а Рождество бывает раз в году. С самой очаровательной улыбкой, на которую только был способен, я направился к позабытой гостье.

Фройляйн Элис (по домашнему - Ли) Цвингли - настоящий ангел. Когда я подошел, она быстро шепнула мне:
- Спасибо, что отвлекли всех, и дали мне время положить свои подарки. Я так хочу сделать сюрприз брату.
И никаких обид. Впрочем, насколько я знаю, в доме Цвингли царит весьма спартанская обстановка, так что Ли привыкла действовать самостоятельно, не ожидая обязательного внимания со стороны родни и слуг. Сколько раз на подобных семейных встречах я находил ее в библиотеке, с книгой или вышиванием в руках. Эта девушка умеет развлечь сама себя - хотя, конечно, моей невежливости этот факт не искупает.
- Кстати, как вам моя новая прическа? Это тоже рождественский подарок от Ваша.
На мой вкус, подарок был не лучшим - короткая стрижка сделала хрупкую подвижную Ли еще больше похожей на мальчика. Но, конечно, я похвалил ее выбор, так подчеркивающий сходство с братом. Девушка просто засияла.
Дело в том, что они с Вашем не родные брат и сестра - в трудный момент герр Цвингли приютил в своем доме оставшуюся без поддержки маленькую Ли. Однако мало кто поверит в это - так трогательно грубоватый швейцарец заботится о воспитаннице, и такой искренней любовью платит ему она. По мне, зачастую он перегибает палку с опекой, практически заперев сестренку дома (разумеется, из самых лучших побуждений, опасаясь за ее безопасность), но не надо говорить этого при Ли.
Я со всем пиететом провел фройляйн Цвингли в гостиную, где Ваш и Людвиг уже затеяли спор о превосходстве одного ружья над другим. Хозяин едва прислушивался к ним, задумчиво гладя клавиши, но, к моему бесконечному изумлению, девушка радостно вмешалась в дискуссию. Между делом она похвасталась, что на выходных была в тире и сбила все мишени, ведь ее учил самый замечательный на свете брат. М-да, человеку, усомнившемуся в педагогических талантах герра Цвингли, точно не стоит высказывать это при Ли.
Впрочем, она тут же спросила, услышим ли мы сегодня прекрасную музыку герра Родериха, и я подумал, что швейцарское воспитание не так ее и испортило. Что поделать, если практичный Ваш считает, что девушке надлежит уметь постоять за себя. Фройляйн Цвингли не переняла от брата ни его грубоватости, ни равнодушия к культуре, а это уже не мало. В конце концов, Эржбета, бывшая супруга моего хозяина, тоже увлекалась стрельбой, правда из лука, и, тем не менее, оставалась образцом женственности и вкуса.

Госпожа Хедервари в дверь не звонила, мне не пришлось встречать ее в холле и провожать в гостиную. Несмотря на то что с момента ее развода с герром Эдельштайном прошло немало времени, Эржбета по-прежнему чувствовала себя в австрийском доме больше хозяйкой, нежели гостьей. Она критическим взглядом оглядела пространство вокруг себя, не то в надежде, что дом по-прежнему содержится в идеальном порядке, не то, напротив, что с ее отъездом он впал в запустение. Впрочем, судя по благосклонной улыбке, адресованной мне, венгерка осталась довольна увиденным.
Когда я протянул руку чтобы избавить госпожу Хедервари от внушительных размеров сумки с подарками, она посмотрела на меня совершенно испепеляющим взглядом, так что я предпочел отступить назад - попадаться под руку гневной Эржбете Хедервари было опасно.
- Проходите за мной, я покажу, куда их отнести! - выпалил я на одном дыхании, мысленно проклиная себя за то, что забыл о стремлении венгерки к самостоятельности. В прошлом отважная воительница, она и сейчас, в мирное время, не желала ни терять форму, ни проявлять слабость.
К счастью, досадный инцидент был быстро забыт - госпожа Хедервари никогда не отличалась злопамятностью, и через пару минут, раскладывая подарки, мы уже болтали как старые друзья. Моя бывшая хозяйка вдохновенно рассказывала, какой прекрасный старинный арбалет она нашла в подарок для семейства Цвингли (ведь и Ваш, и Элис так трепетно относятся к любому оружию и знают в нем толк), сколько практичных и нужных мелочей для дома она преподнесет герру Эдельштайну (потому что он со своим стремлением к экономии никогда не заведет их сам) и со свойственным женщинам любопытством поинтересовалась, неизвестно ли мне что-нибудь о сюрпризах, приготовленных другими гостями. Я, в свою очередь, поведал венгерке, что собрались уже почти все приглашенные, что герр Эдельштайн непременно обрадуется ее заботе, что часть блюд к праздничному столу приготовлена по ее рецептам, за что я лично ей безумно благодарен, а также, что все собрались в гостиной, где и обсуждаются самые разные темы, включая последние новости и рождественские сюрпризы.
Последние высказывание заставило госпожу Эржбету забыть о сортировке подарков и немедленно присоединиться к обществу. Я услышал ее звонкий доносившийся из гостиной голос, когда она приветствовала Ваша и Людвига, хвалила за практичность новую прическу Элис и интересовалась у герра Эдельштайна, не тот ли халат на нем, что она дарила на свадьбу. Я был готов сорваться с места и броситься защищать честь герра Эдельштайна, объяснив, что халат был куплен уже на второй год их совместной с госпожой Хедервари жизни, но никак не на свадьбу.
Однако из холла донесся устрашающий шум, во входную дверь не звонили и даже не стучали, ее выламывали. "Грабители!"- подумал я и, прихватив первое, что попалось мне под руку, а именно приготовленный в подарок Цвингли арбалет, отправился в холл, готовый положить жизнь на защиту австрийского дома.

Стоило мне подойти к двери, как подтвердились худшие мои опасения. Нет, это были не грабители. Гилберт Байльшмидт все-таки явился на праздник. Мысленно всплакнув о своем несчастном хозяине, я открыл дверь.
Беловолосый вихрь, едва кинув мне "Привет, старина!" и не позаботившись раздеться, ворвался в гостиную, где только-только воцарилась семейная атмосфера. Кажется, ей пришел конец. Я изо всех сил уговаривал себя не паниковать раньше времени, ведь ничего страшного не случилось. Герр Байльшмидт даже держал в руках охапку подарков, и это были не упаковки пива.
- Ха, давно не виделись! Ваш, ты все-таки решил выбраться из своей крепости? Правильно, нечего нас бояться, мы с братом не кусаемся, разве что фехтуем и стреляем. Родерих, ты тоже не дрожи, это не новый Аншлюс (тут передернуло одновременно и моего бедного хозяина, и Людвига). Ли, Эржи, вы просто очаровательны. Обеим по коню и покорять мир!
Я уж не знаю, что заставило его сбавить наглость в обращении к дамам - то ли ружье в руках Ваша, то ли госпожа Хедервари, привычным жестом ищущая сковородку. Мудрая женщина считала, что для домашних ссор это - наилучшее оружие, а Гилберт, как-никак, родственник. Впрочем, надо отдать пруссу должное, при всем его мерзком характере в нем иногда просыпалась какая-то романтика. В свое время он изводил господина Эдельштайна, попеременно то вызывая его на бой, то играя под окном на флейте серенады для Эржебет.
- Прошу прощения, давайте я положу подарки на место, - каким бы ни был гость, мой долг - быть вежливым до конца.
- Угу, клади! - рассеянно откликнулся герр Байльшмидт, любуясь моей бывшей хозяйкой. Ни бледнеющего от ревности Родериха, ни знаков, которые пытался делать ему Людвиг, он явно не замечал. Не было бы счастья, да несчастье помогло - выданные мне подарки оказались неожиданно тяжелыми да еще и неаккуратно сложенными, и кое-что из этой кучи, к моему стыду, упало на пол. Зато созерцание прекратилось - на шум среагировал даже прусс.
- Черт, помнутся! - альбинос довольно ловко собрал рассыпавшиеся... ноты? Я всегда знал, что он далеко не такой варвар, которым пытается казаться. - Это, между прочим, твоему хозяину. Думаю, ему понравится - все песни Rammstain в аранжировке для рояля.
Донесшийся стон, кажется, никто не услышал. Тем временем Гилберт поднял вторую упавшую вещь - меч в ножнах, судя по изяществу, предназначенный для женской руки.
- Ли, извини, что с твоим подарком так вышло . Я подумал, что нашему юному оруженосцу пора взять в руки настоящее оружие, а не какие-то там стрелялки. Не умеешь? Великолепный Я научит, не вопрос.
Элис выглядела одновременно и рассерженной, и обрадованной. Все-таки зря герр Цвингли ее вдали от общества держит, ей и этот "учитель фехтования" в радость. Сам швейцарец явно мысленно рисовал на герре Байльшмидте мишень, Людвиг молча смотрел в пол. Одергивать старшего немцу не позволяла дисциплина. Зато госпожа Эржбета, оставив в покое кухонную утварь, негромко утешала моего хозяина. И с каждой минутой эта пара выглядела все более и более...супругами.
Поймав откровенно счастливый взгляд герра Родериха, я невольно улыбнулся. Все-таки рождественские чудеса могут принять разное обличье, и, кажется, на сей раз у чуда красные глаза, белые волосы и абсолютно невыносимый характер.

[кликабельно]

@темы: Центральная Европа, представление команд (0)

---

Представление; команда стран Южной Европы.

[hetalia_fight]

Южная Европа

Турция (Садык Аднан)

начнем мы с турка он хороший
не пьет не курит не женат
срубая головы хохочет
короче с юмором мужик

Греция (Геракл Карпуси)

о боже нет опять чихаю
да что же за лиха напасть
где кошки пыль и апельсины
а это греция пришел

Читать дальше!

Кипр

а это кипр славный малый
египта очень любит он
еще с ним дива афродита
вот всё что знаем про него

Египет (Гупта Мухаммед Хасан)

а у египта есть анубис
к горшку приучен ест с руки
газеты по утрам приносит
встречает лаем радостным

Италия Северный (Феличиано Варгас)
Италия Южный (Ловино Варгас)

варгасы братья акробаты
ведь до чего тяжелый труд
скосячив на бойполигоне
от немца злого убегать

Испания (Антонио Фернандес Карьедо)

крутая темная лошадка
быть в каждом фэндоме должна
испанец ты кавайный парень
но дарк сегодня извини

@темы: представление команд (0), Южная Европа

---

Представление; команда стран Западной Европы.

[hetalia_fight]

@темы: Западная Европа, представление команд (0)

---

Представление; команда славян.

[hetalia_fight]

@темы: представление команд (0), Славяне

---

Представление; команда стран Древнего мира.

[hetalia_fight]

CITIUS, ALTIUS, FORTIUS!

проникнуться духом прошлого

Без прошлого - нет будущего. Великие битвы соседствуют с великими поражениями, а времена расцвета сменяются упадком. Когда-то давным-давно на земле существовало нечто настолько поразительное, что добралось и до наших дней. Великая Римская Империя… минутку, ведь «великая» предполагает серьезность?

Про это стоит забыть. Несмотря на любовь к завоеваниям и прекрасной архитектуре, прежде всего Рим любил хорошую драку, выпивку и красивых женщин. Такая жизнь сделала его развратником, однако даже спустя много столетий, он не растерял сноровку, сумев договориться с самим богом!

примерно вот так

И как у каждой империи, так и у Рима, были враги. Кто этот мрачный тип? Отец Священной Римской Империи в будущем, а пока просто Древняя Германия. Он умеет веселиться, не прочь наподдать Риму, однако, улыбка редкий гость на его лице.

Но время жестокая штука, поэтому что-то пропадает, однако оно же и дает жизнь новому. Рим пал, Древняя Германия затерялся в глубине веков, а вместо них появились их наследники: Чибиталия и Священная Римская Империя.

Милый, непосредственный и талантливый в живописи, Чибиталия был неподготовлен к драке. Поэтому его быстро завоевали. Жилось тяжело, но он очень старался.

Иногда помощь приходила с неожиданной стороны. Этот мальчик похож на Древнего Германию, но что в этом странного? Они родственники, можно сказать, что, несмотря на свое имя, Священная Римская Империя - достойный наследник Древней Германии. Малыш хотел стать великим, как павший Рим, возможно, поэтому он проникся глубоким чувством к его внуку?..

Иногда Священная Римская Империя мог выглядеть пугающим, смелым и способным сделать что угодно, но и ему было чему поучиться у Чибиталии.

Дни тянулись то быстро, то медленно, но пришла пора прощаться. Внешне они были детьми, но прощание получилось по-взрослому грустным. Они расстались, но Священная Римская Империя обещал вернуться. Когда-нибудь, но это время так и не пришло...

минутка дедушки Рима: пляски, женщины и вино

@темы: представление команд (0), Страны Древнего мира

---

[hetalia_fight]

upd. Раз уж возникли вопросы. Если ваша работа содержит видео, необходимо выложить его на соответствующий ресурс и отправить нам ссылку, не файл.

Приветствую вас, дамы и господа!
Хочу напомнить, что 28.04 - последний день, когда мне должны быть отправлены работы из Задания 0.

У вас еще есть время.
Удачи!

запись создана: 21.04.2012 в 17:24

@темы: административное

---

Списки команд

[hetalia_fight]

Здесь вы можете ознакомиться со списками команд, капитаны должны связаться с участниками своей команды и отправиться творить (в скайп ли, дневник, куда-либо еще – на усмотрение команды).

В каждой команде три человека. В некоторых – четыре, прошу обратить на это внимание. Дело тут не в чьей-либо прихоти, а в том, что нацело по командам участники не делились.

Выделены те участники, кто сам вызвался быть капитаном, либо же был назначен организаторами. Впрочем, капитана можно и переизбрать. (а) – отмечены артеры. Если в команде есть еще артеры/видеаомэйкеры, которые желают что-то делать – на здоровье.

Задания прописаны в правилах, пояснения здесь.

Страны Британского Содружества

1.  Шнайпер
2.  Лингвистишко
3.  Kevat
4.  Maya Shakirova (a)

Западная Европа

1.  Chernaya_babochka
2.  Дакиль
3.  Fire Owl (а)

Центральная Европа

1.  Westen
2.  Огненный Тигр
3.  Niceto~ (a)

Северная Европа

1.  Dein Preussen |Julchen von Lichtherz|
2.  Морфи.
3.  zmeess (a)

Южная Европа

1.  юный Свидерский
2.  Злой сурикат
3.  Duven_taurus (a)

Восточная Европа

1.  Near Dandelion
2.  Verocat
3.  Эфраи
4.  Зазная (а)

Славяне

1.  ~Amaterasu~
2.  Чхишваброшван
3.  Хачи
4.  alhajia (a)

Азия

1.  lokki.
2.  Бортэ
3.  Дилвиш Полководец Востока (а)

Микронации

1.  Леденцовые реформы
2.  Мендуност (а)
3.  Яблочный крендель (а)

Страны Древнего мира

1.  Deorum
2.  Шелли Мориссон
3.  Dariya n (а)

Неканоны

1.  Деяна Станкович
2.  Даллас
3.  ~Ron~
4.  S.G.Matty (а)


Помимо участников, есть еще люди, которые будут вас судить и координировать.

Люди-ответы на все вопросы

 D.Regen
 Деяна Станкович

Этими людьми присуждается дополнительное призовое место:

Судьи

 Shiranu Trixter
 Sir LSD
 D.Regen

Удачи и вдохновения!

@темы: да будет битва, игровое

---

Заявка на участие

[hetalia_fight]

Набор участников закрыт.

Заявки оставляются с 25.03 по 05.04 в данной теме, заполненные по форме.

Заявка на внеконкурс появится лишь в том случае, если желающие отметятся в умыл.

1. Ник.
2. Участник или капитан команды.
3. Команды, в которых мог бы принять участие (минимум 2).
4. Фанфикер/переводчик, бета, артер/видеомэйкер.

1. Ник.
2. Участник или капитан команды. 
3. Команды, в которых мог бы принять участие (минимум 2).
4. Фанфикер/переводчик, бета, артер/видеомэйкер.

запись создана: 19.03.2012 в 19:27

@темы: административное