Так придумано людьми: хочешь мира - жди войны. (с)
Название: So sind wir
Автор: команда Германской семьи
Персонажи: главные: Германия, Пруссия, Бельгия.
Жанр: джен, АУ, action, deathfic.
Рейтинг: NC-17
Саммари: "Мы играем, мы воюем,мы ставим все на победу".
От авторов: Команда просит читателей обратить свое внимание на некоторые моменты: за каркас текста взяты основные факты из истории так называемых дёнерных убийц, которых иначе именовали тюрингской троицей, однако факты эти совпадают с реальностью не полностью. Так, Беата Чепе основала организацию, когда ей было 23 года, Беата в тексте была немного младше. В тексте используются переводы песен нескольких групп, считающихся националистическими. Текст не писался с целью оскорбить чьи-либо религиозные или национальные чувства.
So sind wir
Listen or download Megaherz Hurra - Wir leben noch for free on Prostopleer
Родерих Эдельштейн сразу заметил этих двоих. Они вошли в интернет-кафе так, словно это место было их родным домом - если у скинхедов, конечно, бывает нормальный дом. Парень повыше встал у самых дверей и время от времени бросал внимательные, холодные взгляды на владельца заведения, тихого турка, который держал кафе вот уже почти два года. Тот очень нервничал и старался лишний раз не высовываться из своей небольшой конторки, огороженной от зала кафе всего лишь хлипким стеклом, которое даже не целиком закрывало окно его комнатки. Ребята явно ждали чего-то. А может, и нет - просто знали, что от их присутствия посетители постепенно начнут расходиться. Гости действительно один за другим вставали из-за компьютеров и, как ни в чем не бывало, расплачивались с хозяином, скрываясь за дверью через минуту. Родерих взглянул на свой монитор, потом на этих двоих. Ему не хотелось прерывать сеанс, за который придется заплатить полную стоимость, хотя его зарплата с легкостью пережила бы такой «удар». Второй парень, тот, что был пониже, нагло оскалился и сделал шаг по направлению к конторке.
Родерих перевел взгляд на экран, надел наушники и включил музыку на полную громкость. Какая ему, в конце концов, разница, что сейчас будет? Его рабочий день закончился полчаса назад. Ему не интересно знать, зачем пришли эти ребята. Через полчаса он встанет из-за компьютера, положит плату за сеанс на стол рядом с наушниками и уйдет из этого интернет-кафе навсегда.
Через пять лет сотрудник службы государственной безопасности РодерихЭдельштайн скажет на суде, что не видел скинхедов, потому что был занят просмотром порно-сайта, и не слышал драки, потому что музыка в наушниках играла слишком громко. А потом у него в квартире найдут личный пистолет и "Мою Борьбу" Адольфа Гитлера, и газеты разом взвоют о том, что спецслужбы много лет закрывали глаза на деятельность национал-социалистического подполья - и только поэтому три бешеных нациста смогли избегать наказания больше десяти лет.
Но пока Родерих просто слушал музыку и старался не смотреть никуда, кроме собственного монитора.
- Ничего не понимаю, - офицер полиции Ваш Цвингли был готов убить любого, кто сейчас попадется ему под руку. К сожалению, таковых не было - он находился на месте преступления один. Осмотр помещения не дал никаких обнадеживающих результатов, камеры видеонаблюдения жадный до денег хозяин включал только на ночь, свидетели упорно не находились. Ваш был чертовски зол, записывая в рапорте краткое "улик, определяющих личность преступников, как и свидетелей происшествия, найти не удалось". Офицер вышел из кафе и направился к машине - ему хотелось еще раз навестить судебного врача и узнать, не появились ли у него новые подробности по результатам экспертизы.
На лавке по ту сторону дороги сидели, потягивая пиво, двое скинхедов. Цвингли нахмурился еще сильнее - и направился к ним.
Тот, что сидел левее, поднялся на ноги, и Ваш сразу уловил это неприятное, давящее ощущение от массивной фигуры в черной джинсовой куртке, от почти армейской выправки, которая читалась даже сквозь одежду неформала. Цвингли уже почти жалел, что не ушел в машину.
- Честь имею, офицер, - с издевкой поздоровался сидевший парень.
Ваша от этого голоса передернуло, как его передергивало от всего вида нацистского ублюдка - выбритый наполовину череп, тяжелые сапоги с железными набойками, черные кожаные перчатки с обрезанными пальцами - все это Ваш ненавидел едва ли не больше, чем самого Адольфа.
- Что вы тут забыли? - сухо поинтересовался Цвингли.
Тот, что стоял, слабо улыбнулся, но отвечал все равно сидевший.
- Шли-шли, да решили отдохнуть, пива выпить..
- А может, вы сюда так уже не первый раз приходите? - процедил Ваш сквозь зубы.
- Обижаешь, офицер, - наигранно поднял белые брови бритый. - Не местные мы, так, прогуливались.
Больше всего сейчас Ваш хотел ударить этого ублюдка по его нахальной роже.
- И что тут случилось пару дней назад, наверное, не знаете?
- Ничего хорошего, - пожал плечами сидевший. - Иначе тебя бы тут не было.
- Может, вы даже к этому "ничего хорошего" приложились? Скажем, к владельцу вон того интернет-кафе.
- Ты погляди, он нас подозревает, - как ни в чем ни бывало вдруг сказал бритый своему другу. - Ну какие проблемы, легавый, устрой нам очную ставку с этим твоим несчастным, пусть посмотрит на нас, может, скажет что-нибудь интересное.
- Его убили, сукин ты сын! У него вместо лица кровавое месиво и раздробленный в кашу череп, ясно тебе!?
- Сожалею, - протянул бритый и усмехнулся.
Ваш никогда не думал, что может ненавидеть кого-то настолько сильно. Он непременно взял бы этих двоих в качестве подозреваемых, но парни показали паспорта, действительно оказались гостями и другого города, и к тому уверенно утверждали, что у них есть алиби в виде подруги с целой кучей знакомых, которые в тот день были с ними на другом конце Касселя. К большому сожалению Ваша, ублюдков пришлось отпустить, потому что ничего противозаконного или хотя бы содержащего нацистскую символику у них при себе не было. Вечером офицер Цвингли вернулся домой абсолютно подавленный - его тихая сестра с оленьими глазами долго пыталась добиться от Ваша, что случилось, но тот лишь хмурился и то спрашивал об ужине, то отказывался от него. День никак не хотел кончаться.
Беата ждала друзей на съемной квартире с целым пакетом пива. Сегодня они хотели отметить небольшой праздник, и по этому случаю было куплено не меньше тридцати бутылок. Девушка сидела у зеркала и расчесывала свои пшеничного цвета волосы, когда услышала, что в замке поворачиваются ключи.
- Гилберт, ну наконец-то! Где вы там без меня шляетесь?
Гилберт тряхнул пакетом, в котором звякнуло еще несколько бутылок.
- Брат сказал, что нам может не хватить по пять литров на каждого, а бегать за добавкой.. Сама знаешь, мы в таком состоянии можем прибежать куда угодно.
Беата рассмеялась. Действительно, в прошлый раз, когда эти черти вышли в ближайший супермаркет со словами: "Надо еще пива", они наткнулись по дороге на палатку с фаст-фудом и, будучи уже порядком нетрезвыми, забили ее владельца-грека до смерти и засунули тело в мусорный бак "Перерабатываемые отходы" прямо около палатки. Правда, это было в Гамбурге, и им пришлось уехать оттуда через два дня после происшествия.
Беате нравилось называть этих двоих "мои черти" - это было хотя бы какое-то маленькое напоминание о том, что троицу изначально собрала именно она. Точнее, Беата нашла Гилберта, который вечерами шлялся по улицам Мюнхена, где она ненадолго остановилась, с бутылкой пива и время от времени дрался то с гастарбайтерами, то с такими же, как он сам, пьяными задирами. Первым, что спросила тогда Беата, было "Ты седой с рождения?". Гилберт тогда только усмехнулся, нахально поглядывая по сторонам водянисто красными глазами, словно бравировал своей выделяющейся внешностью. Они вместе выпили пива в ближайшей забегаловке и, хотя Гилберт презирал бельгийское пиво, как и вообще любое пиво, кроме немецкого, Беате он понравился. Завербовать Гилберта Байльшмидта было несложно, потому что он любил драться ради самой драки, ненавидел мигрантов и, напиваясь, начинал тосковать почему-то аж по временам короля Фридриха. Они стали работать вместе, по крайней мере, Беата называла отлов и убийство мигрантов именно словом "работа". А уже в октябре следующего года Гилберт привел на одну из квартир Людвига, назвал его своим братом и сказал, что тот будет работать с ними.
Беата никогда не интересовалась, действительно ли эти двое были братьями, но это и не было столь важно. Скорее все же нет, чем да, уж очень Людвиг был непохожим на Гилберта. Он вообще казался Беате выходцем из какого-то другого времени. Почти все нацисты так или иначе показывают на публику свою идеологию, Людвиг же был закрытым, сдержанным, тщательно отмерявшим каждое движение и каждое слово. Беата очень редко видела его злым или увлеченным делом, в ярости - никогда. Однако Людвиг всегда точно и безукоризненно выполнял свою часть работы, и Беата очень ценила его за это. Как и за то, что он не оспаривал ее лидерства в подразделении, хотя у него на это были все возможности. Девушка тешила себя мыслью о том, что она оправдала свое лидерство в его глазах и, сделав какие-то свои выводы, Людвиг просто позволил ей вести организационные вопросы. Тем лучше, положиться на него Беата могла, как на себя саму – такой скорее застрелится, чем сдастся в руки шавкам от правосудия.
- Какой-то тухлый у нас праздник, - ухмыльнулся Гилберт и направился к музыкальному центру, выкручивая звук на полную громкость. Стены старенькой квартирки задрожали уже от первых аккордов Böhse Onkelz.
Беата откинулась на диване с открытой бутылкой пива в руке, глядя на салютующего пивом Гилберта, который, хрипло рассмеявшись, провозгласил первый тост:
- За борьбу и за победу!
Беата и Людвиг дружно поднесли свои бутылки к его и звонко чокнулись. Они всегда пили, отмечая очередное убийство - еще один маленький шаг к победе подполья, как называла это Беата. За убийства пили вальяжно, неторопливо опустошая бутылку за бутылкой под любимую музыку, вспоминая былые победы, другие города и другие, очень похожие на эту, вечеринки. И все же, сегодня у них был и особенный повод для праздника.
Беата встала с дивана и, поправив и так идеально лежавшие белокурые пряди, открыла для себя третью бутылку, сразу же поднимая ее вверх.
- За дёнерных убийц*!
Людвиг едва заметно улыбнулся, протягивая свое пиво, а вот Гилберт сдерживаться не стал - он не мог не гордиться тем, что именно их троицу выделили в газетах, дав группировке особенное название. Поэтому, сделав большой глоток пива после тоста, парень снова подошел к музыкальному центру и переставил трек. Через секунду колонки разразились первыми басовыми аккордами "So sind wir". Беата снова откинулась на кресле, следя за друзьями: за Гилбертом, который, ничуть не стесняясь собственного отсутствия голоса, подпевал песне, стараясь перекричать колонки, за Людвигом, которого вообще редко можно было увидеть в таком хорошем расположении духа и который сейчас слабо качал головой в такт музыке, глядя на брата. Это была их любимая песня - слышалось в ней что-то жизнеутверждающее, требующее всех радостей жизни здесь и сейчас, уверенность в завтрашнем дне. Потом были "Hurra! Wir leben noch", "Gott mit uns", "Nur die besten sterben jung", что-то из Störkraft, и снова все песни по второму, третьему кругу, пока, наконец, играя на швабре под очередной повтор "So sind Wir", Гилберт не запустил своей воображаемой гитарой в стеклянный стеллаж у противоположной стены, разбив его в дребезги и оправдывая это тем, что им все равно завтра нужно переезжать в другую конспиративную квартиру. Беата кивнула, понимая, что спорить с парнем в таком состоянии все равно бесполезно. До утреннего поезда в Гамбург у них оставалось еще целых пять часов, а значит, им как раз хватит времени допить оставшуюся часть пива.
- Кстати, какие у нас планы на Йену? - только по тому, что голос у Людвига был тише обычного, можно было понять, что он ощутимо выпил.
- Перевалочный пункт, - Беата легла на диван, глядя в потолок. - Ограбим какой-нибудь небольшой банк на окраине города - я уже присмотрела один, а потом сядем на ночной поезд и к утру будем уже в Нюрнберге. Отсидимся там немного, я встречусь с нужными нам людьми, и через недельку можно будет поехать в Мюнхен, продолжать работу.
Людвиг молча кивнул, и Беата устало закрыла глаза.
- Кстати, не забудь завтра проследить, чтобы твой дурной братец снова не сунул во время покупки билетов старый паспорт. В прошлый раз мы чуть не нарвались на неприятности из-за этого.
Судя по тому, что Людвиг молчал, он снова ограничился лишь кивком. Беата заложила руки за голову. Она знала, что Людвигу можно было и не напоминать об этом, все же девушка верила ему, как самой себе, даже несмотря на всю бредовость доверия к человеку, у которого ты не знаешь даже фамилии. Но напомнить лишний раз, особенно вовремя попойки, никогда не помешает.
Музыка все еще играла на полную громкость, но Беате это никак не мешало. День, как и жизнь, заканчивался только тогда, когда она сама этого захочет. По крайней мере, пока она жила именно по этому принципу.
В переулке было темно - лишь слабый отсвет уличного фонаря давал надежду увидеть хоть что-то. Надежду спастись. Правда, эта надежда была не прочнее человеческого тела – и она пошла трещиной вместе с хрустом ломающейся ноги, которую настиг удар толстого металлического прута.
- Вот незадача, правда? - Гилберт быстро обошел взвывшего от боли продавца кебабов, высокого турецкого парня, который, несмотря на свой рост и силу, уже после первого удара стал не опаснее котенка, и встал перед ним, перекрывая пути к отступлению. - Неужели так больно?
Турок даже не успел поднять руку на бритоголового, когда на его плечо снова обрушился железный прут. На этот раз удар сломал ключицу - парень рухнул на землю и постарался сжаться, спасаясь от ослепляющей боли.
- Брат, по-моему, он уже готов к признанию своей неполноценности, - Гилберт сел рядом с продавцом, поворачивая его на спину.
Людвиг сел рядом - от его холодного, равнодушного взгляда турка пробил озноб. Улыбки скинхедов были похожи на волчьи оскалы, словно эти два зверя действительно изголодались по человеческому мясу.
- Что ж, приступим. Подержи его, - усмехнулся Гилберт и вытащил висевший на поясе нож.
Пальцы тисками сомкнулись на левом плече и на голове турка. Все, что ему оставалось, это расширившимися от ужаса глазами следить за тем, как нож постепенно приближается к его лбу.
- Что-то это напоминает, не находишь? - хохотнул Гилберт.
Людвиг улыбнулся еще шире - и в его улыбке впервые за вечер сквозило что-то жестокое.
- Это напоминает хорошую идею, брат.
Турок истошно завопил, и Людвигу пришлось убрать руку с его плеча, сжав пальцы на горле и перекрывая дыхание.
- По-моему, месяц получился недостаточно ровным, - тихо заметил он Гилберту.
- Отстань, придурок, я не художник, - Гилберт аккуратно выводил рядом с месяцем звезду. - К тому же, первый блин всегда комом.
- Знаешь, по-моему, легче придушить его, тогда он совсем не будет дергаться, - снова заговорил Людвиг уже через минуту.
- Нет, так будет неинтересно, - Гилберт закончил выводить рисунок и встал, чтобы полюбоваться сверху на свое творение. - По-моему, неплохо получилось. Подними его.
Людвиг послушно выполнил приказ, ставя турка на ноги. Тот, естественно, не смог держаться и сразу прислонился к стене.
- Ну что ж, а теперь иди. Мы сегодня добрые, - улыбнулся Гилберт.
Турок уже не понимал, что ему говорят. Да и вряд ли он смог бы идти, даже если бы уловил смысл фразы.
- Не хочет идти, ты видел, брат? - Гилберт пожал плечами. - Не говори потом, что я не предлагал.
Людвиг слабо улыбнулся, а в следующую секунду уже навел прицел на грудь жертвы и выстрелил. Парень с хрипом дернулся - кричать он уже не мог, сорвав голос за последние полчаса, - и медленно сполз по стене вниз.
Людвиг подошел, так, будто ничего не случилось, проверил рану и всадил еще одну пулю в упор - для уверенности.
- А теперь нам стоит уходить отсюда побыстрее. Кто-нибудь мог услышать.
- Черт, ты смеешься, кто бродит по улицам в три часа ночи, кроме таких же, как мы? - Гилберт сначала рассмеялся, но, встретив серьезный взгляд Людвига, пожал плечами. - Я понял. Ноги-ноги-ноги!
Они рванули с места почти одновременно, пролетая темные переулки один за другим, чувствуя себя как дома в этой липкой, густой темноте и запахе застоявшейся воды. Позади оставались переулки, подворотни, мусорные баки, бродячие псы и редкие фонари. Гилберт вылетел на одну из улиц первым, на несколько секунд раньше Людвига, и сразу заметил машину Беаты. Парни заскочили внутрь, и автомобиль тронулся с места.
- Ну как? – спросила девушка, следя за дорогой.
- Лучше не придумаешь, - Гилберт развалился на сидении и улыбался, как шальной. – Мы придумали отличную шутку, бьюсь об заклад, завтра о ней напишут во всех газетах.
Девушка нахмурилась.
- Кстати о газетах – что-то слишком много шумихи в последнее время. Думаю, вам лучше немного переждать, пока этот ажиотаж не пройдет.
- Только не говори, что опять везешь нас в эту дыру! – тут же начал злиться Гилберт.
- Это самое безопасное место, идиот! Я о вас забочусь, так что не перечь мне.
- Иди к черту, я устал тебя слушать! – выплюнул Гилберт в ответ.
Беата тоже немного разозлилась – нервы в последнее время сдавали.
- Людвиг, успокой этого сукина сына!
- Я тебя за сукина сына… - начал было парень, но на его плечо легла ладонь Людвига.
- Брат, не стоит. Беата права, нам нужно немного переждать. Поживем пару месяцев тихо, а потом снова за дело. Не стоит злиться, сейчас нам надо быть осторожнее. Ты же не хочешь в тюрьму?
Напоминания о тюрьме всегда как-то быстро успокаивали Гилберта. Ни Людвиг, ни Беата никогда не вдавались в подробности о том, почему эта тема заставляет их друга заткнуться – у каждого должны быть свои тайны, особенно когда люди работают вместе. Минуту в машине царило напряженное молчание.
- Разбудите, когда приедем в убежище, - буркнул Гилберт, раскидываясь на заднем сидении и положив голову на колени Людвигу. – И я вам головы поотрываю, если гребаные ухабы разбудят меня раньше!
Беата ничего не ответила и снова сосредоточилась на дороге – ни в коем случае нельзя было упустить тот самый участок, где нужно свернуть в лес – им предстоял долгий путь до убежища, и нужно было максимально сосредоточиться, чтобы не запутаться в этом лесном бездорожье.
- Что ты будешь делать? – тихо, чтобы не разбудить Гилберта, спросил Людвиг.
- Покатаюсь, проверю все конспиративные квартиры, встречусь с парочкой наших единомышленников, послежу за газетами. Я приеду сразу, как станет безопасно.
- Хорошо, - кивнул Людвиг и аккуратно достал из кармана у Гилберта мобильный, бросив его на переднее сиденье машины, чтобы по приезду брат в очередной раз не возмутился, что в убежище запрещена какая-либо связь с миром.
К восьми часам утра они остановились между деревьями. Место было ничем не примечательно, если не считать едва заметные следы на коре некоторых стволов. Полчаса пешком, ворчащий Гилберт, и друзья оказались у небольшого, кажущегося со стороны абсолютно заброшенным, фургона.
- Останемся вместе, - бросил Людвиг, и Беата не стала с ним спорить, просто молча отдала ребятам ключи и отправилась обратно к машине – ее нужно было вернуть одному из единомышленников к полудню, поэтому времени было в обрез.
Из мяса в убежище была только тушенка. Именно эти полевые условия и не нравились Гилберту, который, несмотря на всю свою напускную дикость, все же любил блага цивилизации - хотя бы горячий душ и вкусную еду. Людвига ждали несколько месяцев ворчания по вечерам, но, кажется, его это не особенно пугало. Гилберт наблюдал за тем, как брат скрылся в самодельном погребе, который находился метрах в десяти от фургона, но был виден из окна. Потом Гилберта ждало увлекательное наблюдение за процессом приготовления ужина. Из этого, по сути, и состояли все его вечера - пить много пива Людвиг запрещал, включать громкую музыку тоже, о вылазке к ближайшему дорожному мотелю не могло быть и речи.
- Скукотища, брат, - протянул Гилберт, изучая спину Людвига, который склонился над электрической плиткой.
- У нас нет другого выхода, - спокойно бросил тот. За последние три недели Гилберт слышал эту фразу не меньше двадцати раз.
- Выход есть всегда, - парень почесал короткий ежик на правой стороне черепа и сморщился от вида надоевших макарон с тушенкой. - Просто Беата слишком осторожная, а нам тут штаны протирать из-за ее глупости. Ну честное слово, мы же еще ни разу не светились, у нас чуть ли не каждую неделю новые документы, мы уже столько городов исколесили, что даже собака со следа собьется.
Людвиг молча доедал свои макароны. Потом он встал, посмотрел на брата, и тихо оповестил:
- Пойду принесу из погреба пару бутылок.
С принесенным пивом Гилберт заметно повеселел.
- Вот это я понимаю!
Он нетерпеливо открыл крышку и приник к горлышку бутылки.
Людвиг наблюдал за тем, как брат жадно глотает пиво и собирал со стола грязную посуду. Поставив пустую бутылку на стол, Гилберт рявкнул:
- А что, остались у тебя тут хотя бы какие-нибудь хорошие журнальчики?
В прошлый раз Людвиг отсиживался в убежище в одиночку – он весьма неудачно попался на глаза какой-то девчонке-полицейской. Конечно, она не выжила, но пришлось немного подождать, пока не уляжется шумиха, потому что эта дрянь уже в больнице успела описать того, кого увидела.
Людвиг пожал плечами.
- Поищи в сумке под кроватью.
Гилберт полез рыться в вещах и уже через минуту радостно присвистнул:
- Я нашел кое-что получше, - он обернулся и показал брату маленькую любительскую видеокамеру. – Спорим, тут остались записи от наших предыдущих откровений?
- Зачем спорить? Конечно, остались, - Людвиг сел поближе к Гилберту и посмотрел на маленький экран.
- Поделимся новостями? – Гилберт принялся устанавливать камеру на столе перед кроватью. Он включил запись и упал рядом с братом. – У нас много нового, как вы можете догадаться! В сегодняшнем выпуске – как турецкий лоб можно превратить в произведение искусства, сколько стоит жизнь паршивых отбросов, почему пиво после убийства кажется вкуснее и как без экспертиз ДНК узнать, что человек - твой брат.
Людвиг улыбнулся, наблюдая за тем, как Гилберт салютует камере пивом, а потом добавил:
- Только у нас, мастер-класс от национал-социалистического подполья. Такого вы больше нигде не услышите, так что приготовьтесь конспектировать. Начинай, брат.
- Так вот, что может быть приятнее, чем крик изгоя, спрошу я вас? Только его предсмертный хрип, господа…
Беата едва уловимым движением поправила волосы - и вместе с этим жестом черты лица девушки разгладились, из глаз ушло выражение задумчивости, улыбка стала легкой и почти легкомысленной. В следующую секунду она уже подняла ручку в милом розовом браслете и крикнула:
- Братик, я тут!
К ней подошел хмурый молодой человек со странной прической - казалось, его волосы никак не хотели покориться расческе и упрямо стояли дыбом. Беата была удивительно похожа на брата, даже несмотря на то, что в поведении у нее не было ни грамма семейной тяжеловесности.
- Как дела, Йоонст? - почти проворковала девушка.
Брат смерил ее мрачноватым взглядом.
- Ничего нового. Ты почти не объявляешься, разные ублюдки все еще гуляют на свободе, а мир все так же дерьмов настолько, что блевать хочется.
Беата улыбнулась - Йоонст никогда не любил полутонов в выражениях.
- Неужели ты все еще охотишься за головами? - почти беззаботно спросила она.
- Делать мне все равно нечего, - парень чиркнул зажигалкой и затянулся сигаретой. - А так хоть какое-то развлечение. К тому же, с недавних пор за сотрудничество с полицией стали неплохо платить.
- Правда? - Беата обрадованно всплеснула руками. - Это просто прекрасно, братик!
- Да просто супер, только я все равно вряд ли стану сотрудничать с копами. Они вымораживают и бесят меня едва ли не сильнее нацистов.
Девушка внимательно наблюдала за братом и медленно пила свой кофе.
- И кто твоя следующая цель?
- Не знаю, - Йоонст откинулся на стуле. - Какие-то сукины дети недавно вырезали одной из своих жертв турецкий месяц на лбу. Думаю раскопать что-нибудь оних. Слышала про дёнерных убийц?
Беата сделала глоток кофе - чуть меньше обычного.
- Кажется, что-то такое было в газетах.
- Думаю, это их рук дело. Впрочем, пока у меня еще ничего нет. Я только ищу след.
Беата кивнула.
- Понимаю, братик. Надеюсь, у тебя все получится.
И ее улыбка в этот момент была почти такой же широкой, как и обычно.
Месяцы тянулись бесконечно долго, потому что в последнее время им приходилось отсиживаться в убежищах все чаще. Людвиг благодарил небеса, что пива в погребе еще оставалось достаточно, чтобы время от времени можно было усмирить рвущегося в бой Гилберта.
- Мы были больше, чем друзья – мы были братьями, - тянул Гилберт слова из «Только лучшие умирают молодыми» и нещадно фальшивил на более высоких нотах. – И много лет мы пели одну и ту же песню… Черт, даже это уже надоело, я больше так просто не могу. Давай свалим отсюда, моя душа жаждет новых дел!
Людвиг покачал головой и понял, что обычной дозы сегодня будет недостаточно, поэтому сходил в погреб за добавкой.
- Темный Варштайнер, - Гилберт цокнул языком и сделал еще глоток из только что открытой бутылки. - Помнишь, как мы пили его за объединение Германии восемь лет назад?
Людвиг аккуратно поднес свою бутылку к бутылке Гилберта и тихо чокнулся с ним.
- Это было очень забавно. Никогда бы не подумал, что утро, которое началось с визита на кладбище, может закончиться пьяной дракой в баре.
Гилберт рассмеялся.
- Откуда же я знал, что ты так щепетильно относишься к памяти деда? Ну, подумаешь, сказал, что тому дали пинка под Варшавой, так и моему ведь дали. Всем дали, суки.
- Мой дед был настоящим офицером. Таких было мало, иначе мы никогда не проиграли бы эту чертову войну, - Людвиг сделал большой глоток пива. - Он предпочел застрелиться, как наш лидер, но только не сдаться в лапы этим шакалам. Мне плевать, что моя страна стыдится таких, как он. Я горжусь им.
Гилберт несколько секунд помолчал, а потом отсалютовал пивом.
- За твоего деда, брат, и за таких, как он. За нас с тобой.
Выпили, не чокаясь.
Йоонст вошел в комнату, где сидела Беата, и привычно отметил, что она сейчас непременно поправила бы свои любимые волосы – если бы, конечно, могла это сделать. Наручники плотно сковывали руки и были пристегнуты к столу, чтобы у девушки не было ни единого шанса спрятать руки или сделать что-либо. И если бы эти самые волосы ей оставили – Беата сейчас была подстрижена под короткий ёжик.
- Я не хотел тебя видеть, - сразу предупредил Йоонст сестру.
Девушка слабо, немного шально усмехнулась.
- Зачем тогда пришел?
- Копы попросили поговорить с тобой и напомнить, что приговор будет смягчен, если ты пойдешь на сделку со следствием, - Йоонст сел напротив и посмотрел на сестру. – Это правда, что пыталась сжечь свой дом для уничтожения улик?
Беата дернула головой, словно отмахивалась от вопроса.
- Какая теперь разница?
Йоонст не мог с ней не согласиться – он сам не понимал, почему этот вопрос все же сорвался с его языка. Ему все казалось, что он должен сказать что-то еще, что-то очень важное.
- Ты уже в курсе, что ты будешь единственной подозреваемой по делу?
Беата слабо дернулась и подняла на брата свои светлые глаза.
- Они застрелились. Оба, в одной машине, когда поняли, что их загнали в ловушку. Просто оторвались от преследования и использовали эти несчастные минуты, чтобы всадить по пуле друг другу в лоб. Очень по-братски, как ты считаешь? - в последнем вопросе слышалась явная издевка.
Девушка молчала, уже после первых слов Йоонста она уставилась в стол. Кажется, ее голубые глаза стали совсем стеклянными – то ли влияние заключения, то ли осознание ситуации.
- В общем, мой тебе совет – соглашайся. Тогда тебе дадут всего десять лет.
Йоонст встал со стула и направился к выходу.
- Это ведь прекрасная возможность сократить срок ожидания самоубийства почти вдвое, не так ли? И тогда снова будешь со «своими чертями».
@темы: настоящее (2), Германская семья
-
-
21.02.2013 в 01:19-
-
21.02.2013 в 21:08Автор, ловите отдельную плюшку за злых бельгийских дядек.
Небольшой оффтопный вопрос.
-
-
02.03.2013 в 02:56Рикки Хирикикки, премного благодарен за такую оценку.
Однако вынужден вас разочаровать - к сожалению, я не натыкался в сети на материалы, которые описывали бы внутреннюю жизнь группировки. Есть подозрение, что их просто не пропускали ни в российскую, ни тем более в немецкую печать, где появлялись лишь факты, которые могли бы только как-то "приземлить" NSU. Как журналист, я следил за историей в нескольких немецких газетах и в российской прессе, факты взяты оттуда. Все остальное воссоздавалось по крохам и больше для художественности, чем по данным. Например, Людвиг и Гилберт называют друг друга братьями в силу того, что Брейвик обращался к Чепе, как к "сестре". Все остальное - просто служит той же цели сделать самых отрицательных героев повествования еще и самыми "человечными" - любящими свою "работу", свою "семью", гордящимися своими "подвигами", единственными, кто веселится, и так далее. Мне показалось, что эта неоднозначность должна получиться достаточно интересной).
-
-
03.03.2013 в 06:27Да, действительно, такая точка зрения на явления, однозначно расцениваемые обществом как негативные, заставляет задуматься и даже в какой-то мере разрушает стереотип «злодеев», особенно если сравнить отношения между Людвигом и Гилбертом с отношением «положительного» героя Йоонста к своей сестре.
Спасибо за ответ и ещё раз спасибо за прекрасный фик.
-
-
04.03.2013 в 20:01-
-
24.03.2013 в 01:28