Так придумано людьми: хочешь мира - жди войны. (с)
НастоящееНазвание: Запах солнца
Автор: команда "Постсоветское пространство"
Персонажи: Румыния (Штефан Никулеску), Болгария (Владо Борисов), Венгрия (Эржебет Хедервари), Куба (Эмиль Вальдес)
Рейтинг: PG-13
Жанр: AU, ангст, драма, фэнтези, сонгфик
Размер: мини, 2146 слов
Примечание: Сонгфик на песню Оригами – Дождь Прерванных Снов
Констанца – отнюдь не лучшее место, который мог выбрать себе для постоянного проживания среднестатистический вампир. Среднестатистический вампир наверняка, не тратя много времени на раздумья, переехал бы в более укромный уголок – быть может, куда-нибудь в Скандинавию, подальше от чересчур долгих дней прибрежного румынского города и коротких ночей, наполненных шумом туристов. Это очевидно.
И всё же, Штефан Никулеску жил именно в Констанце и никуда в ближайшие пару сотен лет переезжать из этого города не планировал. Здесь он родился, вырос, умер как человек, снова родился – если вообще можно, конечно, хоть сколь-нибудь соотносить понятия «рождение» и «жизнь» с тем способом существования в мире, которым пользовался Никулеску. Здесь жили и умерли все, кого он знал и любил, здесь он нашёл Владо, который на тот момент перебирался из жаркой Болгарии на север – да так и остался в Румынии, настолько быстро и сильно привязался он к Штефану, чему Штефан был очень рад. Охотиться вместе было проще и веселее, а ещё здорово было сидеть поздним вечером в маленьком баре на набережной, слушать перекаты моря и болтовню Владо да потягивать горячую ароматную цуйку, чувствуя как вечно холодное тело немного теплеет изнутри. Не испытывая потребности ни в человеческой пище, ни в питье, оба сходились на том, что цуйка – это святое, хоть болгарин поначалу и воротил от неё нос.
* * *
Незнакомец был темнокож и мускулист. Жёсткие волосы, заплетённые на островной манер, стянуты в хвост, тёмные, как кофейные зёрна, глаза смотрели весело и в то же время внимательно. Держал себя свободно и просто. Где бы он ни появлялся – всюду спустя короткий промежуток времени был слышен его гулкий смех, похожий на громовые раскаты. Очередной тысячный турист, ничего особенного.
Только пахло от него по-особому. Пахло от беспечного загорелого человека солнцем и смертью.
Никулеску залпом опрокинул рюмку и чуть скривился. Тошнотворный душок, который давно его преследовал, не перебил даже резкий запах алкоголя.
– Штефан… Эй, Штефан. Да слушаешь ты меня вообще?
Никулеску рассеянно посмотрел на приятеля.
– Извини, прослушал. О чём ты там говорил?
Владо насупился, явно обиженный таким пренебрежением к своему рассказу, но обида на его открытом добродушном лице быстро сменилась тревогой.
– Ты сегодня сам не свой. Тебя явно что-то беспокоит.
Борисов знал друга достаточно давно, чтобы мгновенно прийти к такому умозаключению.
Штефан чуть заметно нахмурился и кивком указал на человека за одним из столиков.
– Меня беспокоит он. Куда ни пойду – обязательно наткнусь на его рожу. Думаю, он следит за нами.
Владо снисходительно улыбнулся.
– Думаешь, он один из этих? Из охотников? Брось. Нас всего двое в этом городе, и мы были тише воды ниже травы. У тебя паранойя, мой друг.
– Ты можешь назвать моё врождённое чутьё на их брата как угодно, даже паранойей, просто… будь осторожней. Ладно?
Владо молча пожал плечами и разлил по чаркам остаток сливовой водки.
Штефан так никогда и не узнал, внял ли его совету Владо. На следующий после их последнего разговора день румын проснулся в холодном поту: ему приснилось искажённое гримасой боли лицо Борисова, застывший оскал с угрожающе обнажёнными клыками, грубо отёсанный осиновый кол в его груди и мерзкое буро-бордовое пятно, расползшееся по белой рубашке. Никулеску вскочил с кровати, быстро нашарил трясущимися руками телефон, набрал Владо и слушал длинные гудки в трубке пять минут кряду. В телефоне, в общем-то, не было особой нужды: Штефан с ужасающей отчётливостью больше не чувствовал присутствия в городе вампиров – никого, кроме себя, – но, зачем-то, нажав на кнопку отбоя, снова набрал друга и, съёжившись на краю кровати, слушал гудки – минуту, три, пять.
Прошло несколько тоскливых дней. Штефан превратился в угрюмого затворника: никуда не выходил из дома, несмотря на терзавший его всё сильнее голод, нервно прислушивался к каждому шороху в доме, почти совсем перестал спать и, чтобы не свихнуться от бездействия, иногда всё так же набирал номер, с которого ему уже никто не мог ответить.
С момента своего обращения Никулеску пережил немало: смерть родителей и всех, кто был ему дорог, изнуряющую игру в прятки с солнцем, охотников, следующих по пятам, если не изловчиться от них избавиться, – но только после смерти Владо ему впервые стало по-настоящему страшно и одиноко. Страшно до такой степени, что при одной мысли о ночной охоте, такой нужной его изнурённому телу, подкашивались ноги.
Штефан потёр лоб ладонью и снова машинально нажал несколько кнопок с цифрами. Посидел немного, погружённый в свои мысли, побарабанил бледными пальцами по столешнице и уже приготовился сбросить вызов, как трубку неожиданно сняли.
– Алло! – послышался звонкий девичий голос.
– Эммм… Владо? – оторопело выдавил из себя Штефан, до которого суть происходящего доходила крайне замедленно.
– Нет, это не Владо, это Эржебет! Этот телефон в водостоке лежал и звонил, вот я и…
– Послушайте, Эржебет, – перебил её румын, к которому быстро вернулась способность трезво мыслить. – Дело в том, что этот телефон принадлежит моему очень хорошему другу, не могли бы вы вернуть его? За вознаграждение, разумеется.
– Конечно, – после секундного колебания согласилась неожиданная собеседница. – Я даже прямо сейчас могу. Давайте, может, встретимся с вами у… у церкви святых Петра и Павла, пойдёт?
Никулеску посмотрел на белеющий в полумраке особняка циферблат часов и поморщился. Три часа дня.
– Дорогая Эржебет, – Штефан старательно подбирал слова, стараясь заставить их звучать искренне и непринуждённо. К сожалению, мне сейчас очень тяжело ходить: не так давно я попал под машину и повредил ногу. Быть может, вы будете так любезны, что согласитесь заглянуть ко мне домой? Я не очень далеко от центра живу.
В трубке повисла настороженная тишина.
– Пожалуйста.
Прирождённая харизма Штефана вкупе с лютой жаждой крови придали этому короткому слову убедительности.
– Я записываю ваш адрес, – нарушив напряжённое молчание, отозвалась Эржебет.
– Улица Корне Раду, дом одиннадцать.
Спустя полчаса донеслась трель дверного звонка.
– Проходите, пожалуйста. Не заперто.
Входная дверь скрипнула, пропуская незнакомку внутрь, и захлопнулась вновь. Послышались лёгкие шаги, которые затихли где-то в середине прихожей.
Больше медлить Штефан не хотел и не мог. Одним прыжком преодолел расстояние из гостиной, привычным движением ухватился за волосы добычи, лишая её возможности крутить головой, жадно впился в тонкую шею, глотал, чуть не захлёбываясь, горячую сладкую кровь, которая обещала долгожданное насыщение. Краем глаза увидел, как из разжавшихся пальцев выпал чёрный блестящий телефон Владо.
Никулеску боялся, что вынужденное голодание окончательно измотает организм и он не сможет схватить жертву быстро и крепко, как прежде – так, что ни убежать, ни вырваться, ни даже закричать. Теперь, когда спустя некоторое время он с довольным видом вытер красный подбородок, ощущение вернувших сил было просто превосходным.
Чужое тело больше не двигалось, повиснув на руках Штефана тряпичной куклой. Никулеску посмотрел на девушку. Совсем не в его вкусе, и вообще, не красавица. Курносый нос и высокие скулы усеяны едва заметными веснушками, губы тонкие и растрескавшиеся, от щеки вниз по шее тянется след старого шрама, непослушные русые волосы со странным ржаво-рыжим оттенком разлохмачены, да и вся она какая-то неказистая, нескладная, угловатая, как мальчишка-подросток.
Привередничать, впрочем, особо не приходилось.
* * *
Эржебет не нравился ни дом Штефана с наглухо заколоченными окнами, ни тем более он сам – к такому выводу несложно было прийти после того, как она с кулаками кинулась на Никулеску, стоило ему впервые прийти проведать запертую на втором этаже пленницу. Будь Штефан простым человеком – наверняка свернула бы ему шею, а так – только щёку расцарапала.
Девчонка была груба и диковата, и заставлять её стоять смирно, пока Штефан обедал, всегда приходилось силой – какой бы тяжёлой рукой она ни обладала, с вампиром ей было никогда не совладать. Крепко, до хруста в суставах прижимая к себе её тело, Никулеску чувствовал, как оно заходится от дрожи; сперва думал – плачет, потом понял – злится.
Никулеску находил положение донора в своём доме весьма и весьма сносным: он никогда больше не пил крови так много, как в первый раз, когда Эржебет ослабела до беспамятства; в её распоряжении были все комнаты на втором этаже пусть не самого нового, но всё ещё великолепного особняка; еду Штефан приносил ей самую лучшую, вспоминая, что любил сам, когда был человеком. Рисковал ради неё короткими вылазками в магазин ранним вечером, зато не было нужды в ночных охотах. Темнокожий убийца мерещился ему теперь в каждой тени, и даже в собственном доме Штефану не всегда было спокойно.
Прошло немного времени, и Эржебет немного присмирела, по крайней мере, внешне. Штефан стал иногда выпускать её в комнаты нижнего этажа – под собственным неусыпным надзором, разумеется. Во время своей первой вылазки Эржебет долго внимательно осматривала комнату, касалась кончиками пальцев лакированных спинок стульев, а когда думала, что Никулеску не смотрит, опустилась на корточки и украдкой подёргала ножку софы, будто проверяя на прочность.
Штефан улыбнулся про себя, а потом не удержался и тихо рассмеялся вслух.
– Можешь не тратить время зря. В этом доме ты и щепки осиновой не найдёшь.
Эржебет посмотрела на него исподлобья, насупилась и что-то сердито буркнула в ответ.
* * *
Штефан сидел в кресле у камина. Здесь было его любимое место в доме: не имея возможности согреться солнечным теплом, он тянул ладони к весело трещащему пламени, которое на время изгоняло вечный холод из его тела.
Эржебет сидела на корточках у самой каминной решётки, жадно впитывая каждой клеточкой тела тепло и свет, которых волею Никулеску была лишена. Языки огня бросали яркие блики на её лицо, волосы и одежду, и рыжеватые волосы от этого казались медными.
– На тебе в последнее время совсем лица нет, – повернула раскрасневшееся от жара камина лицо к Никулеску девушка.
Своенравная пленница никогда ещё не говорила ему что-нибудь вот так просто, не грубя и не огрызаясь, и это было непривычно. Штефан немного помолчал.
– Меня мучают кошмары, – наконец признался он.
– Какие? – склонила голову набок Эржебет.
Перед глазами Штефана на мгновение мелькнуло перекошенное лицо и окровавленное тело друга, и он ничего не ответил.
– Моя мать, – нарушила вновь воцарившееся молчание Эржебет, – когда я спала плохо, рассказывала мне сказки.
– Какие? – склонил голову набок Никулеску, точь-в-точь, как незадолго до этого Хедервари.
– Всякие. Про белого мышонка. Про провидца Янко. Про честного вора. Про старуху и смерть. Про русалок, которые из пены родятся и пеной же после смерти становятся. Всякие. А ещё у нас говорили, что рыжие – счастливые. Их, мол, солнце поцеловало. Потому живут они безбедно и не знают ни страхов, ни печалей.
– Это где это – у нас?
– В Венгрии.
– Вот как. И что, правда?
– Что именно?
– Про рыжих.
Венгерка долгим немигающим взглядом уставилась в пылающее пламя, а потом резко отвернулась.
– Брехня полная.
* * *
Эржебет больше не пыталась отодрать доски от наглухо забитых окон или выбить локтём запертую дверь – об этом Штефан мог судить по тому, что жуткий грохот, периодически доносившийся со второго этажа, наконец затих.
Эржебет довольно сильно изменилась. Её кожа, ранее тронутая лёгким загаром, очень быстро стала молочно-белой с нездоровым сероватым оттенком, только россыпь веснушек на бледных щеках горела как никогда ярко. Она всё ещё дерзила и язвила в ответ, но делала это уже скорее по привычке – вся она стала какая-то молчаливая, угрюмая, задумчивая.
Венгерка стояла в гостиной у большого, от пола до окна заколоченного окна и осторожно водила пальцами по тому месту, где, как ей казалось, осталась щель. Часы показывали половину первого дня, и на улице, должно быть, стоит невыносимая жара. Пальцы Эржебет щекотал лишь холод.
Она вздохнула и отняла руку от окна.
– Отпусти меня, – сказала Эржебет, не оборачиваясь.
– Не могу, – хмыкнул Штефан. – Кто мне тогда сказки на ночь про русалок рассказывать будет?
– А не пустишь, – глухо, как будто не слыша ответа, проговорила Хедервари, – так сама уйду.
– Как ты уйдёшь отсюда, дурочка? – удивился Никулеску.
Эржебет упрямо поджала губы, думая о чём-то своём.
– Уйду, – повторила она.
* * *
Штефан нашёл Эржебет по запаху крови. Венгерка забилась в одну из самых дальних комнат и лежала со столовым ножом в груди на толстом персидском ковре, насквозь пропитанном красным. Её лицо ничуть не походило на предсмертную гримасу Владо, снившуюся ему почти каждую ночь: всем своим видом оно выражало удовлетворение, а тонкие губы были растянуты в улыбке. Штефан знал, что, усыхая, уголки губ у трупов и правда оттягиваются вверх, но не мог сказать, как много времени должно для этого пройти с момента смерти. Быть может, она и правда смеялась перед тем, как вонзить себе в грудную клетку тонкий серебряный нож. Кто её знает.
– Ушла, – ничего не выражающим голосом подвёл итог Штефан.
Эржебет молча улыбнулась в ответ.
* * *
Волосы, свалявшиеся от крови в тёмно-бурые комки, в последний раз мелькнули в морской пене, прежде чем их с шипением проглотило море. Может, теперь она станет русалкой, которые из пены родятся и пеной же после смерти становятся. Кто её знает.
Штефан устало растянулся на самом краю обрыва, свесив ноги вниз. Выступы скалы неприятно впивались в тело, а ноги порой обдавало ледяными брызгами, но Никулеску было уже совсем всё равно.
Он не мог бы объяснить, почему вдруг решил, не опасаясь чужих глаз, протащить ранним утром на своём горбу труп через полгорода до побережья, да и не хотелось об этом думать. Всё, чего хотелось, – это покоя, таким бесконечно усталым и измождённым он себя чувствовал.
Никулеску посмотрел вверх. Предрассветное небо пылало красным. Таким светлым и ярким Штефан его никогда не видел. Никулеску закрыл глаза, но темно всё равно не стало – свет немного пробивался сквозь веки, превращая мир в розовую пелену.
Внутренний голос нашёптывал, умолял, требовал бежать, бежать, бежать – ещё можно было успеть.
– Угу, – пробормотал Штефан. – Вот только отдохну ещё немного… совсем чуть-чуть…
Кожа темнела и трескалась, как кора старого высохшего дерева. Впервые за многие годы было по-настоящему тепло. И впервые за многие дни не было страшно.
В Констанце начался новый день, наполненный запахом солнца, раскалённых скал, соли и гомоном туристов. Ветер весело швырял волны о берег, и в белых барашках пены кое-где колыхались пятна чёрного пепла.
Арт
-
-
21.02.2013 в 14:58Куба в образе охотника на вампиров стал неожиданностью, но по-моему такая профессия ему под стать, ведь он такой солнечный и живой.
Эржебет прекрасна. Вот уж действительно не будет покорно кормить вампира - найдет выход. Даже такой.
В общем и в целом мне понравилось
вот только
-
-
22.02.2013 в 10:04Да, за найденную очепятку тоже спасибо)
Автор