Прошлое; команда неканонов

[hetalia_fight]

Название: «Il ritorno meraviglioso a Roma» или «Чудесное возвращение в Рим».
Автор: команда неканонов.
Персонажи: Ватикан (Александр дель’Анджело, в тексте также именуется как Stati della Chiesa), Сан-Марино (Себастьяна д’Эсте), эпизодически – Франция (Франциск Бонфуа).
Жанр: джен (с намёками на гет), история.
Рейтинг: PG-13.
Саммари: трагический рассказ о злоключениях не самого образцового падре в авиньонском плену, а также о побеге из этого плена.
От авторов: возможны некоторые исторические и хронологические послабления, но мы же не учебник пишем, верно? ; ) За основу повествования взята история Авиньонского пленения пап (1309-1378 гг.), описываемые события происходят в 1370-е годы.

Небо над белокаменным величественным замком Авиньон, обычно светлое и чистое как божьи помыслы, вот уже многие годы не вызывало у Александра ничего, кроме чувства отчуждения. Он не мог привыкнуть находиться здесь, несмотря на подобающее всякому божьему человеку и присущее ему самому смирение агнца. Впрочем, вовсе не оно довело дель’Анджело до жизни такой. Интриги римских привилегированных фамилий, финансовые махинации непосредственно Александра, амбиции французского короля-выскочки – уж и неизвестно, что сыграло большую роль в возникновении непростого лабиринта, из которого выбраться законному хранителю ключей святого Петра не представлялось возможности. Франциск Бонфуа, едва ли не самый покорнейший из детей Господа, однажды приставил лезвие клинка к глотке Stati della Chiesa и под конвоем препроводил за стены построенной на века крепости. В Авиньоне было порой прохладнее, чем в Риме, особенно по ночам ранней весной, поэтому покои дель’Анджело топили как полагается – здесь он был почётным гостем. Точнее, как почётного гостя этого высокого, с колким и пронзительным взглядом, немолодого на вид священнослужителя в скромных одеждах знали местные жители, а также все стражники в замке, хотя никто не мог и не имел права толком заговорить с ним. Это само собой разумелось, ведь с того момента, как Александр появился здесь, переменилось не одно поколение. В Авиньоне, бесспорно, были и свои плюсы. Власть католичества в Христианском мире укрепилась, хотя и насаждалась порою с попустительства местных королей, но не та это была церковь, чтобы вовсе не вызывать у дель’Анджело скептической ухмылки. Где это видано – что ни папа, то француз, благословляющий на военные подвиги лишь Францию и отпускающий грехи лишь Франции? Хотя Александр замечал, что ни одно из этих благословений Францию от чумы или от англичан не спасло. Случилось даже так, что Франциск лично явился пред очи падре, чтобы преклонить колено. - Mi dispiace. – Отвечал дель’Анджело без какого-либо интереса к редкому своему гостю. Тот день выдался солнечным и тёплым, однако за толстыми стенами было зябко, а тонкие солнечные лучи, пробивавшиеся внутрь помещения через высокие окна, не давали нужного количества света, поэтому приходилось сидеть при свечах. Александр захлопнул внушительный талмуд, кажется, последний из прихваченных им из своей личной римской библиотеки, и спокойным взглядом смерил стоявшего перед ним пленителя. Отважный с виду, гладко выбритый светлоглазый и светловолосый юноша не походил на простого человека. Его лицу было бы впору красоваться на страницах легендарных сказаний или на витражах соборов. Наверняка именно так простой люд воображал себе святых воинов. Вот только из-за тёмно-синего, расшитого золотыми лилиями плаща виднелись далеко не сияющие доспехи – то было железо, прошедшее не одну битву. Александра же статный вид Франциска не впечатлял, так как сама личность его не внушала доверия и не вызывала уважения. На подобных людей почтенные старцы по обыкновению фыркали, только завидев перед собой, и начинали ворчать что-то о лицемерной и испорченной молодёжи, не желающей возделывать землю, а стремящейся лишь только воевать. - Не проси благословения, сын мой, я не могу этого сделать. Узкой ладонью дель’Анджело отодвинул книгу в сторону, опёрся о столешницу и медленно поднялся на ноги. Итальянец прекрасно знал, что несколько переигрывает, но иллюзия хвори позволяла избежать лишних вопросов и комментариев в свой адрес, а также могла обеспечить порой кое-какими поблажками, только к его прискорбному осознанию игра эта порой тесно граничила с реальностью. У Александра то и дело разыгрывалась мигрень, а спину начинало ломить в особенно прохладные ночи, и это было дурным знаком. В Риме определённо творилось что-то неладное, но ввиду своего упрямства Александр и не смел думать о дурном исходе. - Pourquoi, padre? – златоволосый рыцарь в одеянии цвета пасмурного неба на закате недовольно поджал губы. - Потому что ты говоришь со мной не на латыни, сын мой. – Stati della Chiesa развёл руками, как бы подтверждая очевидность этого факта. - Quia? – Франциск, судя по тону, был озадачен, он перемялся с ноги на ногу, тут же подпортив столь неловким движением свой идеальный, поэтический образ. Дель’Анджело осклабился, уловив интонацию. Франциск сейчас как никогда напоминал ему несмышлёное дитя, а полумрак в комнате невольно усиливал разницу в возрасте – Александр находился в тени, а силуэт его визитёра был объят мягким золотистым светом. Так Франциск походил на ангела, но увы – лишь внешне. Таким ангелам дель’Анджело знал цену – грош, коим невозможно даже оплатить услуги самой дешёвой ломбардской шлюхи. - Больше полувека я удостоен компании стражников, Франциск, и всё это время я не слышал ни слова на родном языке. – Голос Александра был спокоен, и даже во взгляде его не читалось раздражения. – Единственное, что я вижу, это вечные четыре стены и каменные коридоры замка, больше ничего, и, Господь свидетель, ты не заслуживаешь моего благословения ни на одно порочное дело, что собираешься совершить. Не я твой падре. Иди к своему французу, целуй его перстень. Франциск, не ожидавший такой речи в свой адрес, застыл, не зная, что сказать, впрочем, тут же совладав с собой, он быстро ответил: - Но я иду на правое дело, мои земли опустошает война, и эти англичане со своей ересью разоряют меня, начиная от Норман… - Ересью? – Александр хмыкнул и с задумчивым видом потёр ладонью подбородок, затем с сомнением покачал головой. – Ересью я могу назвать только намерение использовать святую церковь для продвижения своих политических линий. Благородное лицо Бонфуа исказилось недовольством, а Александр ещё раз заметил нежелание Франциска привыкнуть к тому, что с ним так или иначе начинали спорить. Но что поделать! Падре знал многие способы отпарировать аргументы своего нечастого посетителя, и посетитель этот в тот день, как и во многие другие, уехал из Авиньона ни с чем. Александра же на тот момент не волновала ни война, ни чума, ни разруха. Четыре стены безмерно раздражали его, но они были гарантом некоторой безопасности на больной и беспокойной, не принадлежавшей ему земле. Он терпеливо дожидался подходящего момента, чтобы оставить это «уютное» каменное гнёздышко. Какое-то время дель’Анджело опасался даже привыкнуть, но этот страх после нескольких бессонных ночей исчез по вине караула дурных бретонских добровольцев, который любил надираться так, что горланил после песни не затыкаясь и пускался в пляс до самого утра. Их желание обезопасить чрево своё от всевозможной заразы при помощи вина было похвально, однако эхо, гулко разносившееся по просторным коридорам, бесцеремонным образом мешало спать, молиться и даже думать. Однако же, именно этот нерадостный случай натолкнул Александра на мысли о плане, с помощью которого он вознамерился вернуться в Рим хотя бы в ближайшие полгода, ведь стражники эти расслаблялись обычно как раз в те непродолжительные периоды, когда сам Франциск Бонфуа изъявлял желание явиться в Авиньон. По расчётам дель’Анджело такой момент выпадал на один тёплый июньский вечер, и к этому моменту следовало подготовиться самым тщательным образом. Свечи в канделябре горели мерно и ровно, их свет отражался от гладкой, отполированной многими прикосновениями поверхности стола. Перед падре лежал развёрнутый чистый лист пергамента, на котором в ближайшие полчаса должно было появиться послание к единственной его надежде на освобождение. Надежду звали Себастьяной д’Эсте. Статная синьора с тонким профилем и королевской осанкой, густыми рыже-каштановыми кудрями и игривым взглядом была ни кем иным, как воплощением Сан-Марино, святого, как и Stati della Chiesa, государства, не распространившего свои территориальные амбиции дальше одного единственного холма на просторах Северной Италии. Дель’Анджело долго глядел на лист, перебирая в голове всевозможные формулировки, которые могли бы убедить племянницу (никем иным Себастьяну, а также всех своих итальянских родственников он не считал) приехать к нему как можно быстрее, в самое ближайшее время. Не в его правилах было писать пробы, не доканчивая потом до конца – итальянец предпочитал экономить материалы, к тому же для послания, подразумевавшегося как дипломатическое, требовалось подбирать нужные слова. Наконец-то таковые пришли Александру на ум. Он обмакнул отточенный кончик пера в чернильницу, выдохнул и приступил к письму: «Cara nipote! Sto morendo. Прости, дорогая Себастьяна, но я ни капли не преувеличиваю сложившееся трагическое своё положение. Я не отсылал тебе вестей уже давно и корю себя за не самое правильное со стороны любящего дяди поведение. Но перейду сразу к делу. Будучи наслышанным о твоих благоприятных взаимоотношениях с насильно удерживающим меня в авиньонском плену Франциском Бонфуа, я настоятельно рекомендую тебе воспользоваться этим и посетить меня в скорейшем времени, иначе мы и вовсе можем не увидеться никогда. Да будет тебе известно, его короли, несмотря на добросердечное отношение к тебе, настоящие чудовища. Чего стоил тот Филипп, готовый когда-то отправить меня на костёр вслед за неугодными ему тамплиерами из-за наших с ним разногласий, и Франциск не собирался мешать ему. Да, в тот момент я практически смирился с тем, что меня не станет. И если бы в ту минуту мне даже объявили, что меня не убьют, и я могу преспокойно отправиться восвояси, это не нарушило бы моего безразличия: ты утратил надежду на бессмертие, какая разница, сколько тебе осталось ждать – несколько часов или несколько лет. Тогда я был близок к гибели. Сегодня я веду свою жизнь не на часы, но на месяцы. Всё может измениться в любую секунду. Ты знаешь, ныне тревожное время, и я бы хотел повидаться с тобой до того, как потеряю возможность благословить тебя. Посему прошу, приезжай ко мне в скорейшем времени, даже не посылая вперёд себя ответного послания – его могут перехватить. Mia bella nipote, я возлагаю на тебя большие надежды. Помни это, дитя моё. Tuo zio, Alessandro del’Angelo» Наскоро перечитав текст, Александр посыпал пергамент песком и сложил его со всей тщательностью. Затем, растопив на пламени одной из свечей сгусток сургуча, скрепил им пергамент и, сняв с указательного пальца левой руки тяжёлый серебряный перстень, поставил на послании свою личную узнаваемую печать: изображение двух перекрещенных между собою ключей. Теперь оставалось только ждать и надеяться, что никому не будет выгодно перехватить послание от отчаявшегося дядюшки дорогой племяннице. К счастью, Александр знал, сколько и кому нужно было заплатить, чтобы письмо наверняка добралось до адресата. Каково же было удивление Себастьяны д’Эсте, когда она добралась до Авиньона, экономя время на всех остановках, и увидела Александра не только в добром здравии, но и приподнятом расположении духа! - Падре, объяснитесь, прошу вас, - девушка старалась быть сдержанной, однако в её звонком голоске слышались сердитые нотки, - ради чего мне пришлось нанять целую команду и морем отправляться сюда столь поспешно?! С вами же ничего не… - Пока что ничего, - подчеркнув первые два слова, Александр одёрнул рукава пурпурной мантии и прошёлся по приёмным покоям – более просторной и удобно обставленной комнате, чем его собственная. – Но может случиться что угодно, если я в ближайшее время не вернусь в Рим. Себастьяна не верила своим ушам. Она, уже настроившаяся на скорбную беседу с умирающим дядюшкой, выбрала платье спокойных, чуть ли не траурных тонов, напустила на лицо выражение меланхоличной грусти, лишь бы быстрее выслушать всю лесть, которую ей выговорил Франциск при её прибытии в замок, а выходило так, что этот же дядюшка весьма недвусмысленно намекал на… - Побег? – Собственная догадка немало удивила девушку. - Неужели вы считаете, падре, что это будет лучшим решением? Александр коротко кивнул и приложил палец к губам, призывая Себастьяну говорить немного тише – эту ситуацию он контролировал, но у стен тоже могли быть уши. Теперь оставалось убедить д’Эсте, что без побега нельзя обойтись. Чтобы сосредоточиться и расслабить нервы, падре выудил из рукава старые, видавшие виды чётки, и принялся перебирать потемневшие от времени бусины, отсчитывая их. - Побег в Рим… - Себастьяна тряхнула головой, полагая наверняка, что Александр вдали от родины совсем обезумел. – И что же вы сделаете, когда доберётесь до города? – В голосе Себастьяны прозвучала ирония. - Въедете в него с гордым видом на старой кляче, через главные ворота? О, вы бы знали, во что превратился Рим, падре! Остановившись на шестидесяти, Александр сложил руки на груди и серьёзно посмотрел на д’Эсте. - Разве я сам отличаюсь сейчас чем-нибудь от старой клячи, Себастьяна? – Он вздохнул. – А что до Рима – я догадываюсь, каким он может быть, поэтому, имея возможность уйти отсюда и не быть задержанным, я предпочту вернуться туда, где моё место. Девушка едва разомкнула свои хорошенькие губки, чтобы ответить, судя по выражению её лица, очередной контраргумент, но Александр опередил её: - Я отправляюсь в Рим сегодня, и ты поможешь мне в этом. - Что?! Мир, который когда-то знала д’Эсте, перестал быть прежним. Правильный и идеальный во всём, чуть ли не святой «дядюшка Сандро» всерьёз толковал о побеге, собираясь тем самым побороться с противником, во много раз сильнее, а сам противник этот, Франциск, встречал Себастьяну в замке с влюблённым взглядом и опустившись на одно колено. - Бежать… это же бесчестно, - выдохнула д’Эсте. Её мысли сбились в панике. – К тому же Франциск… да он убьёт тебя! - Девочка моя. – Себастьяна поёжилась, когда различила на лице Александра пугающую, дьявольскую ухмылку. – Франциск, в силу своей наивной самоуверенности и веры в моё благоразумие не только не убьёт меня. Он прознает о моём исчезновении на второй или даже на третий день, а к этому времени я буду достаточно далеко. - Александр! – Себастьяна шагнула навстречу стоявшему поодаль от неё падре, но остановилась, решив всё-таки присесть на стул у небольшого гостевого столика, находившегося в этих покоях специально, для выставления гостям вина и угощений. Сейчас же он был пуст, и д’Эсте положила на него то самое письмо, которое прислал ей падре. Сейчас ей хотелось разорвать полный лицемерных уговоров пергамент. - Что именно тебя смущает? – Александр сам подошёл поближе. – Я писал тебе, что утратил надежду на бессмертие, и вот ты примчалась ко мне, чтобы подарить её снова. Д’Эсте нахмурила брови и отвела взгляд от письма, отвернувшись от падре в сторону. В комнате воцарилась напряжённая тишина. Александр невольно залюбовался Себастьяной - той определённо шло сердиться. Возможно, когда-нибудь, если с помощью этой авантюры он встанет на ноги и поднимет из руин великий город, то наверняка найдёт великолепного художника и закажет ему потрет д’Эсте. Но не сейчас. От созерцательной задумчивости падре отвлёк немного смущённый голос девушки: - Хотите, значит, чтобы я пошла к Франциску и отвлекла его, зная, что он ко мне благосклонен, а тем временем сами бежали бы, например… ночью? После последнего слова д’Эсте немедля вспыхнула, ожидая любых осуждений от дель’Анджело. Бонфуа, каким бы мерзавцем его не описывал падре, был ей весьма симпатичен. - Вы читаете мои мысли, синьора. - Александр широко улыбнулся. - Именно этого я от вас и хочу. Себастьяна подскочила как на иголках и схватилась за сердце. - La Santa Vergine! Padre! Вы писали мне так трогательно и жалостливо, чтобы попросить меня… об этом?! Знайте же, вы чудовище с ликом ангела! - Хм… Да, подлец, чудовище. - Александр пожал плечами. - Как и все итальянцы, Себастьяна. И заметь, я даже не прошу его отравить. Д’Эсте вздохнула. - Хорошо. Ответьте мне на один единственный вопрос, падре. - Я весь внимание. - Почему вы обратились именно ко мне? Мне казалось, что братья Варгасы куда более влиятельны, несмотря на то, что юны. - Влиятельны? – Александр коротко рассмеялся и обмотал чётки вокруг запястья левой руки, а затем сцепил пальцы в замок. – Dio mio! Ты и вправду можешь предположить, что Франциск предпочтёт маленьких мальчиков роскошной девушке? - Александр! – Себастьяна выпрямилась, гордо вскинув голову, и крепко сжала кулаки. – Смотрите у меня, падре! Если вы после этого спектакля не окажетесь в своём Риме!.. Подарив Stati della Chiesa запальчивый взгляд и, так и не решившись пообещать падре запустить в него канделябром или же просто открутить ему голову, Себастьяна быстрым шагом отправилась к выходу. Последнее, что услышал дель'Анджело от девушки, когда та ненадолго замерла в дверях, было негромкое «buona fortuna». Да, удача ему действительно понадобится. Солнце стояло в зените, когда третьего дня третьего месяца в главные ворота Рима въехал одинокий всадник, закутанный в тёмный потрепанный дорожный плащ, и только любопытствующий острый глаз мог бы разглядеть под ним алую кардинальскую мантию. Человек этот привлёк внимание немногих – разве что несколько бедняков положили глаз на его гнедую лощёную лошадёнку, но ограбить странника им бы не удалось – к седлу его скакуна был привязан жезл священнослужителя с прикреплённым к нему железным набалдашником, и уже это означало, что всадник не был простым паломником. Самому же всаднику, а это был не кто иной, как Stati della Chiesa, не было дела до местных бедняков и банд уличных воров. Он ехал через великий город неторопливо, оглядываясь по сторонам с видом собственника. Кажется, он изредка цокал языком и разочарованно качал головой. То, что наблюдал дель’Анджело, категорически ему не нравилось. Былая красота города стала прахом, руинами. Со зданий давно сошёл прежний лоск – они выглядели заброшенными, обшарпанными, на дороге каменная кладка местами отсутствовала – видать, растащили неимущие. Ситуация едва ли изменилась, когда он приблизился к центру, где должны были располагаться дома знати. Александр остановился на одном из перекрёстков, пытаясь припомнить, как когда-то выглядело это место. Небольшое выложенное камнем углубление посреди площади напоминало бассейн или купальню, но раньше, вероятно, было фонтаном. Теперь же местные детишки превратили это место в крепость для игры. Наблюдая за ещё несмышлёными мальчишками, дель’Анджело украдкой улыбнулся. Наверное, они воображали себя воинами какого-нибудь древнего императора, когда-то защищавшего Рим от варварских набегов с севера. - Как знать, вполголоса проговорил Александр, - быть может, очень скоро вместо палок им придётся взять в руки настоящее оружие. Да, им придётся, особенно в том случае, если дело, которое замыслил Stati della Chiesa, увенчается успехом, ведь возвращение законных территорий и желание восстановить теократическое государство именно с помощью Рима не сможет не вызвать резонанса во всём Христианском мире. Занятый своими мыслями, итальянец не сразу заметил, что на него во все глаза смотрит тёмненький большеглазый смуглый мальчишка. Он стоял поодаль, сгорая от любопытства, но боялся подойти поближе. Видимо, на этих улицах редко когда можно было встретить столь представительного господина. Александр стянул до этого скрывавший его лицо капюшон, и его цепкий взгляд столкнулся со взглядом мальчика, отчего тот ойкнул и попытался было ретироваться, но дель’Анджело поманил его к себе ладонью. - Non hai paura, иди сюда. Мальчик не торопился, он чего-то ждал, переступая с ноги на ногу. Подумав о том, что, о dio mio, хоть что-то не изменилось в этом городе за многие годы, Александр развязал висевший на поясе кошель и вынул из него тонкую золотую монету. Металл блеснул на солнце, и этот блеск подманил дитя поближе. - Синьор? – Мальчик робко замер, когда всадник наклонился к нему. - Скажи, ты случайно не знаешь, где я могу найти двор синьора Орсини? Вместе с этим вопросом монета была переброшена прямо в ловкие маленькие ладошки. Мальчик тут же поглядел на полученное сокровище с восторгом, повертел его в руках, со знанием дела попробовал золото на зуб и, в итоге, объявил своё решение: - Да за такую цену!.. – он разулыбался до ушей, - …я сам провожу вас до этого самого двора! Александр позволил мальчику взять его коня под уздцы. Видимо новоиспечённый провожатый чувствовал свою некоторую избранность и значимость, ведя такого богатого господина ко двору не менее богатого римского синьора. - А скажите, - совсем осмелев, поинтересовался он, вновь поднимая голову на всадника, - зачем вам к синьору Орсини? - Видишь ли, дитя, я приехал к нему… по одному важному делу, издалека. – Дель’Анджело улыбнулся наилюбезнейше, и у мальчика не осталось сомнений в том, что он совершает что-то непременно важное и полезное. Совершенно не имело значения, что ввиду одного важного дела синьор Орсини уже этим вечером будет найден с перерезанным горлом – Рим требовал конкретных жертв, дабы иметь силы вступить на путь очередного возрождения. Итальяно-русский (ну почти) словарик: Stati della Chiesa (ит.) - Папское государство Mi dispiace (ит.) - Сожалею Pourquoi, padre? (фр.) - Почему, падре? Quia? (лат.) - Почему? Cara nipote (ит.) - Дорогая племянница Sto morendo (ит.) - Я умираю Mia bella nipote (ит.) - Моя милая племянница Tuo zio (ит.) - Твой дядя La Santa Vergine! (ит.) - Святая дева! (созвучно с "Господи боже мой!") Dio mio! (ит.) - Бог мой! buona fortuna (ит.) - удачи Non hai paura (ит.) - не бойся

***

Название: El sindromе de monstruo (Синдром чудовища).
Автор: команда неканонов.
Персонажи: Аргентина (Пабло Ортега), Израиль (Голда Бернштайн); в эпизодах: Пруссия (Гилберт Байльшмидт, он же Жильберто Магно), Америка (Альфред Ф. Джонс).
Жанр: джен, human!AU, драма, повседневность.
Рейтинг: PG-13
Саммари: На самом деле, всё просто. Есть герои, и есть злодеи, есть философы и властители дум, а есть те, кто молча и шаг за шагом делают своё дело.
От авторов: все совпадения с реальностью не случайны, все несовпадения - тем более. Точка зрения автора может совпадать с точкой зрения героя, но не главного героя.

11.05.1960 Пабло всю жизнь провёл в Эль-Эстромбо*. Двадцать пять лет из двадцати пяти. Четверть века. В городке запутанных улиц, одноэтажных домов и рыбацких лодок вдоль берега. С горячим песком под ногами, голубым небом над головой и солнечными лучами, отражающимися от белых стен. С запахом свежей рыбы, криками чаек и шумом прибоя. В городке, где время застыло, хотя до столицы рукой подать - полсотни километров. Эль-Эстромбо закрылся, словно раковина, заперев своих и не впуская лишнего, живя внутри себя, изредка позволяя выбраться в большой мир. За всю свою жизнь Пабло только одного приезжего и помнил. 08.05.1945 Пятнадцать лет назад отец привёл в дом незнакомца, увидев которого Пабло невольно отшатнулся, и на дверном косяке так и осталось потемневшее со временем пятно - на уровне лба Пабло десятилетнего и плеч Пабло выросшего. Пришедший не просто отличался от жителей Эль-Эстромбо, покрытых бронзовым загаром, высоких, широкоплечих и черноволосых, - он был уродом, монстром, чудовищем. Худым, жилистым, на голову ниже любого из знакомых, с волосами цвета чаячьих крыльев, с покрасневшим от солнца лицом и совершенно белой кожей на шее и кистях рук. Хуже всего были его глаза: почти бесцветные, как у мертвеца, с красными белками и еле заметными зрачками. Пабло ещё тёр разбитый лоб, размазывая по лицу кровь вперемешку с дешёвой побелкой, когда монстр высыпал на стол горсть звенящих монет, пачку хрустящих купюр и, наконец, обратил на него внимание. - Жильберто Магно, - слова с трудом разбирались за невообразимым акцентом и непривычно-высоким голосом. - Мой сын, Пабло, - с гордостью произнёс отец, - весь город знает как свои пять пальцев, всё покажет и разъяснит. - Паоло, - с трудом повторил пришедший. - Пауль. Пабло было всё равно. Назвать его можно было как угодно. В голове билась только одна мысль: держаться от красно-белого чудовища как можно дальше. Со временем он привык, перестал шарахаться и молчать. Свыкся с постояльцем в доме, стал отзываться на исковерканное имя. Жильберто платил аккуратно, вовремя и много - так что необходимость в собственном заработке отпала; волосы выкрасил в чёрный цвет, глаза прикрывал тёмными очками, а красную кожу со временем было можно спутать с неудачным загаром. Отец умер, когда Пабло исполнилось восемнадцать, и после похорон Жильберто спросил, когда ему съезжать, а Пабло махнул рукой: "Живи дальше!" К этому времени он знал о постояльце всё и не видел необходимости ничего менять. 11.05.1960 Шёл дождь, привычный для мая, и дорогу к городу размыло. Мелкая галька плавала в лужах, а в глиняной грязи увязали ноги. На застрявшую на дороге машину сбежалось посмотреть всё незанятое население - подобный транспорт для местных жителей был не меньшей редкостью, чем новые лица, а тут сразу двойная новость. Автомобиль занесло на повороте: теперь он висел, балансируя на пропастью, свисая с отвесной скалы, о которую бились волны, частично завязнув в грязи. Помочь никто из собравшихся не пытался, толпа галдела, обсуждая невиданное явление, и каждый старался пробиться поближе к месту действия. Пабло оказался в первом ряду, аккурат напротив лобового стекла, он видел, как понемногу колёса выбираются из затянувшей жижи, и задняя часть машины перевешивает переднюю. Очевидно было, что совсем скоро всё решится - неумелый водитель рухнет в море со своим транспортным средством на глазах у всего Эль-Эстромбо. Стекло треснуло от удара изнутри, а затем рассыпалось и разлетелось разнокалиберными осколками. Человек внутри не хотел и не собирался умирать на дне моря. Он хотел жить, пробивая себе путь голыми руками. Прозрачные стёклышки падали и тонули в грязи, откуда их выковыривали дети, хвастаясь, у кого на новой игрушке больше красного. Человек выбрался через разбитое окно, оттолкнулся от капота ногами и рухнул в грязь, под ноги толпе. Машина скатилась вниз, подняв всплеск волн, окативших особенно любопытных. В Эль-Эстромбо прибыл второй чужак за последние пятнадцать лет. --- Если и было на земле место, совершенно неподходящее Гилберту Байльшмидту, то Эль-Эстромбо определённо был именно этим местом. В голове не укладывалось, как привыкший к крупным городам человек мог провести пятнадцать лет в абсолютным отрыве от цивилизации. Только войдя в город, Голда почувствовала накатывающую со всех сторон тоску. Белые стены сжимали и затягивали, низкие крыши домов давили, узкие улицы вели к тупикам. Руководствовалась бы она своим желанием - сбежала бы, не оглядываясь. Город вымирал, как умирает животное, запертое в ограниченном пространстве и жрущее себя. Неудивительно, что Байльшмидт, взвыв от повторяющейся день за днём тоски, написал в Европу. 05.03.1960 Альфред Джонс был адвокатом от Б-га. По крайней мере, чувство справедливости у него затмевало все остальные. Во имя справедливости Джонс работал, не спал ночами и брался за самые безнадёжные дела. После войны он занялся защитой военных преступников, добиваясь замены высшей меры наказания на годы тюремного заключения. К моменту освобождения подзащитных прекратил адвокатскую практику, защитил диссертацию по психологии и направил свою деятельность на адаптацию бывших преступников к порядкам новой Европы. - Ты же знаешь, в мои обязанности входит некоторый контроль. Я должен следить за теми, кто благодаря мне получил шанс на новую жизнь, пресекать возможность сомнительной деятельности, контролировать контакты, - Джонс снял очки и потёр переносицу, - совершенно неприятное занятие, но смысл в нём есть. - Интересно, какой же? Помочь невинным и несправедливо осуждённым? Создать вокруг них резервацию, а то вдруг жестокий мир припомнит, кем они были? Я тебе напомню: они преступники, звери, чудовища. И все твои благие намерения не смоют с них ни крови, ни грязи. - Они люди, - Джонс вздохнул, - запутавшиеся и выбравшие не тот путь, раскаявшиеся и уже достаточно наказанные. Я никогда не защищал фанатиков. И не стал бы. Я поэтому и попросил тебя о встрече, один из моих клиентов получил письмо с угрозами. От Гилберта Байльшмидта. - Издеваешься?! Мы больше десяти лет ищем Байльшмидта, и никаких зацепок, а теперь он сам присылает письмо! Скажи ещё, что он любезно подписался собственным именем и оставил обратный адрес! - Не совсем. Имя отправителя, конечно, выдуманное, или вообще Байльшмидт попросил отправить письмо первого попавшегося мальчишку. Опять же, письмо пересылали из разных мест и неоднократно. Но специфическая манера письма, намёки вплоть до мелочей, которых не поймёт никто, кроме него самого, моего клиента или того, кто хорошо знаком с его делом... А я отлично знаком, и счастье, что письмо попало мне в руки. - Что сказал твой клиент? Рад весточке от старого друга? - Ничего не сказал. И не скажет. Я не собираюсь отдавать ему письмо и даже сообщать о его наличии. И совсем не потому, будто думаю, что он проникнется идеями о возрождении былого могущества, перемешанными с обвинениями в предательстве и угрозами, и рванёт к Байльшмидту реанимировать нацистский режим. Моему клиенту хватает размышлений о собственной вине, чтобы добавлять к ним невольную ответственность за поимку Байльшмидта. - То есть, где он - известно? Всё-таки редкий идиотизм с его стороны сообщить свой адрес. - Он зашифровал адрес. Держи, - Джонс протянул сложенный вдвое лист, - приложил к письму отдельно, на манер подписи. «Теперь я вижу только лабиринт, опять один лишь лабиринт. О раковина без названия, мрамор скорби, какая гибельная тишь царит в тебе, откуда нет пути наружу»**. - Ничего не понимаю, - Голда затушила сигарету и ещё раз перечитала написанное, - Байльшмидт увлёкся стихосложением, что за лабиринт? - Я тем более не понимаю. Думаю, что это цитата. Мой клиент всегда увлекался литературой, романтическая немецкая натура: стихи, трагедии, мифы, легенды. В общем, забирай письмо и шифр, пусть ваша лучшая в мире спецслужба разбирается. - Наши разберутся, будь уверен, - Голда улыбнулась, - одного не пойму, зачем тебе это, хочешь спасти заблудшую душу Байльшмидта? - Не хочу. Говорил уже, что не защищаю фанатиков. Если человек не может существовать по законам мира, в котором живёт, ему надо вовремя уходить. В конце концов, это справедливо. 11.05.1960 - Заплатишь - живи хоть год, - молодой парень был единственным из аборигенов, кто среагировал на вопрос о жилье, - мне не жалко! А через пару дней дорога станет получше, и я помогу выбраться. За машину обидно - дорогая, наверное! - Сама выбралась - и хорошо, - Голда махнула рукой. Потопленную машину жалко не было, так или иначе от неё предполагалось избавиться, а удалось это ещё лучше, чем планировалось. Такое зрелище местные будут годами обсуждать, и вопросов ни у кого не возникнет. В доме было немногим теплее, чем на улице, светло и удивительно пусто: стол, пара стульев, подозрительного вида шкаф в углу, дверь в соседнюю комнату. На столе - ряд бутылок и пара кружек, из шкафа хозяин достал несколько тряпок, пояснил: - Для руки. Я помогу. Рукав пиджака промок от крови и прилип к телу. Левую руку можно было бы просто перетянуть, останавливая кровь, правая была нужна в рабочем состоянии. Он был совершенно прав: промыть, перевязать, да ещё и поменять повязку пару раз, тут в одиночестве не справиться. Оставалось надеяться, что стекло порезало руку настолько, что за многочисленными шрамами и кровью не разглядеть цифр. 525708 - случайно выданный лагерный номер, кто бы мог подумать, что спустя годы числа обретут иной смысл, скажут не о пережитой боли, а о наступившей радости***. Порез прошёл наискось, разделив цифру пополам и сделав ещё заметнее. Аргентинец застыл, так и не закончив перевязывать руку. Очевидно было, он понимал, с чем имеет дело. --- Пистолет был направлен ровно в лоб. Пабло прекрасно осознавал: попробуй он выбить оружие или сбежать, свою пулю получит. С такого расстояния, даже стреляя левой, не попасть невозможно. Он продолжил сидеть на месте, механически закрыв увиденное тканью. - Вы за ним пришли, да? - вопрос прозвучал в глупой надежде услышать "нет", и сам же себе ответил. - Конечно, он всегда говорил, что такие, как вы, его ищут. 14.05.1948 Жильберто напился так, что говорил с трудом. Просидел весь день, глядя в одну точку, изредка делая большие глотки молодого вина прямо из бутылки. - Мы давили их, как паразитов, как тех клопов, которые по ночам пьют из спящих кровь. Как выдавливают из раны гной, чтобы избежать заражения. Мы очищали мир, избавляя его от мерзких наростов. Но паразиты оказались живучими. Пабло был подростком, не интересовавшимся ни политикой, ни историей. Он что-то слышал о далёкой европейской войне, после которой Жильберто был вынужден поселиться в Эль-Эстромбо, что-то знал о массовом истреблении людей. Но всё это было далеко и не имело к нему отношения: ему было всё равно, чем занимался его сосед в прошлом, Пабло не видел от него в Эль-Эстромбо ни зла, ни неприязни, а потому не желал ему ничего дурного. - Теперь они станут искать меня. Захотят истребить того, кто мешал им. Явятся за мной уродливыми скелетами в полосатых робах с цифрами на руках. В его голосе чувствовался страх перед неведомыми ищущими. Страх тёк разлитым вином, рассыпался осколками пустых бутылок, подбирался неразборчивыми словами. Пабло не понимал и половины, но уже и сам боялся тех, кто когда-нибудь явится. - Но я им не дамся, - красные глаза отражали красное вино, - сдохну, пущу пулю в лоб, но не дамся. 11.05.1960 Теперь страха не было, как не было мистических живых мертвецов, явившихся с того света скелетов. Не было всепоглощающего ужаса, которого Пабло ждал. Была обыденная повседневность, человек из плоти и крови, получивший приют в доме Пабло так же, как Жильберто пятнадцать лет назад. - Только без глупостей. Я не собираюсь тебя убивать. Я вообще никого убивать не собираюсь. Мне нужен Байльшмидт. Живой. Заберу его и уеду. - Байльшмидт? - Гилберт Байльшмидт. Не знаю, под каким именем он известен здесь. Светловолосый и красноглазый монстр. Убийца миллионов людей, решивший скрыться от правосудия на краю света, залезший в раковину и замуровавшийся внутри. Пабло молчал, оружие больше не смотрело ему в лоб, жизни ничто не угрожало, можно было сорваться с места, выбежать за дверь, но он сидел, опустив голову на руки, не зная, что теперь делать. - А шифр, скорее всего, ты составлял. Очень уж непохоже на Байльшмидта - сыпать цитатами. Хорошо составил, надо сказать. Источник нашёлся быстро. Даже интересно, что Байльшмидт всё-таки видит себя чудовищем, пусть и не до конца. - Я говорил ему, что получится слишком очевидно. Происхождение автора чётко указывает страну, а дальше найти совсем просто. - Для тех, кто делит людей по национальному фактору. Пока мы не додумались, что немец мыслил бы именно так, наши люди проверяли каждую улицу в Париже, где живёт автор, и каждый камень на Крите, где происходит действие. "Я — здесь, наверное, чтоб выполнить наказ, завещанный мне испокон веков. Он — не в словах или знамениях, он сама сила и движение". - Не противно? - Пабло поднял глаза. - Вы же читали, а ничего не поняли. Он не чудовище, а несчастный узник, запертый в лабиринте. Он никому не может причинить зло, его держат стены раковины. - Плохо держат, раз он хочет выбраться, - забинтованная рука потянулась к ближайшей бутылке, Пабло подвинул её и поддержал, помогая сделать глоток, а затем отхлебнул из горла сам. - Иногда всё гораздо проще, чем в постмодернистской литературе: чудовище - это действительно чудовище, а герой действительно герой. Голова кружилась, а перед глазами плыла стена. Надо же - напиться с одного глотка. Неудержимо клонило в сон. - Когда придёт Байльшмидт? - Ближе к вечеру, он у моря, всегда у моря в это время, он говорит, что осенью наше море напоминает ему его, далёкое, северное и холодное, - Пабло с трудом разлепил веки, - я ему скажу, всё скажу, не дам его забрать, не выпущу из раковины. "Поверь, один есть только способ умертвить чудовищ: с ними примириться". - Что было в вине? - язык уже отнимался и плохо слушался. - Снотворное, - голос доносился издалека и затихал, - очень сильное, своего рода наркотик. Ты будешь крепко спать почти сутки. Байльшмидт вернётся, допьёт остатки и тоже заснёт. А ночью его заберут. Город будет спать, ты будешь спать, Байльшмидт будет спать. Никакой борьбы, никакой суматохи. Согласись, интересный ход для героя, сделать всё тихо и незаметно, постмодернистский, можно сказать? 14.05.1960 (Из неотправленного) Джонс! У меня всё не шли из головы твои слова про своевременный уход. Байльшмидт переносил перелёт отвратительно, видимо, мы не учли реакцию организма, накачанного наркотиками, на длительную транспортировку. И всё время я молилась, чтобы эта сволочь не сдохла у меня на руках. Он ушёл бы слишком поздно - учитывая, что мог ответить за всё сразу после войны; и слишком рано - не дожив до суда. Теперь он в норме, и процесс начнётся со дня на день. Остаётся верить, что верёвка на его шее затянется вовремя. * El estrombo (исп.) - раковина ** Здесь и далее цитируется пьеса аргентинского писателя Хулио Кортасара "Цари". Авторская интерпретация древнегреческого мифа о Минотавре. «Минотавр берется мною под защиту. Тесей становится стандартным персонажем, личностью без воображения, почитающей все условности. Он поднимает меч, чтобы убить чудовище, которое есть не что иное, как исключение из ряда условностей. Минотавр - поэт, он не похож на других, он совершенно свободен. Его изолировали от всех потому, что он угрожает установленному порядку» (Х. Кортасар). *** 5 ияра 5708 (14 мая 1948) - день Независимости Государства Израиль

@темы: Неканоны, прошлое (1)

Comments

Может быть, будет неожиданно, но мне больше всех понравился Франциск.
Да и вообще стиль первой части — очень-очень!

[Kameo-Margo]

Доволен всем ^^

[Гость]

ой, какое у вас оформление шикарное!
В первом фике безумно понравился Ватикан - какой он...ну прямо хитрый Борджиа такие ассоциации)
во втором почему-то больше всех жальче Пауля(
А Америка такой добрый))

[Икар Монгольфье Райт]

Текст 1: Просто прекрасный! Совершенно не чувствуется никаких шероховатостей, ну разве что под конец, с небольшим перебором сухих определений вроде "теократическое государство", которые несколько перебивают отлично выдержанный стиль.
Персонажи потрясающие. Так и представляется Ватикан: коварный, с суровой складкой губ, сухощавыми запястьями и темными-темными, умными глазами старик. Рыжеволосая темпераметная Сан-Марино. А Франциск! Ха, ну тут разговор отдельный. Образ получился тоже очень сочный и красочный, все-таки сильный и даже романтический, и одновременно настолько верно и хлестко описанный. Ирония одновременно взбесила и очаровала.
Браво!

[Деяна Станкович]

Спасибо всем за отзывы, вы чудесны!

Из артов, как ни странно, весьма запала в душу ватиканская рожа - иначе и не скажешь) После фика - самое то)

Вообще, первый фик очень порадовал - Ватикан получился прекрасным, "не самый образцовый" - уж точно, да и наличие верной помощницы - ну прям закон жанра. Да и Франциск в душу запал. А ведь какие все трое благочестивые с первого взгляду... Понравилось

Второй... странно всё же показалось. Когда и неканоны, и не страны, глядится уж слишком похоже на оридж всё же.

[stemwanderer]

Всем читателям большое спасибо! <3

[Morrigan33]

Отличная выкладка, оформлена здорово - я в общем-то неканонами не интересуюсь от слова совсем и читать не собиралась, но привлекло именно оформление, а потом прочитала и не пожалела.
Первый текст - очень удачный образ Ватикана, соглашусь с предыдущими комментариями, что вспоминается Борджиа, а еще Макиавелли. Именно таким и должен быть Ватикан - хитрым интриганом, ловко прикидывающимся святым. Текст читается очень легко, динамично и живо)
Второй текст - то, что текст текст по мима наличия неканонов еще и человеческое АУ немного сбивает с толку, кажется, что читаешь ориджинал. Но лично на мой взгляд образы персонажей из канона получились отлично, поэтому ощущения, что тест вообще левый и никак с Хетой не связан не возникло. Америка помешанный на справедливости, гуманизме и демократии, помогающий преступниками адаптироваться в мире, но не защищающий фанатиков - в такого Альфреда я верю. Ну и Пруссия, как нацисткий фанатик, тоже вполне уместная трактовка образа. Неканоны сами по себе оригинальные персонажи, сравнивать с каноном тут уже нечего, но скажу, что все они получились яркими и интересными. Вообще текст оставил ощущение большой литературы, с глубокими мыслями, цитатами из классиков и хорошим языком.