Так придумано людьми: хочешь мира - жди войны. (с)
Автор: Команда Восточной Европы
Название: нет
Персонажи: Румыния, Влад Цепеш, Турция и Венгрия упоминаются
Рейтинг: с натяжечкой R за не особо графичное упоминание кольев
Размер: 485 слов
читать дальшеСвежий ветер нёсся с лугов и, запутавшись в узоре кольев, умирал в смраде. Здесь, рядом с ними, пахло стёсанным деревом, свернувшейся кровью и протухающим мясом. Знойное турецкое солнце само по себе было пыткой.
Господарь валашский не придавал значения условиям. Трапезу он накрыл рядом с местом казни. Присланные с возмущениями послы турецкого султана жались друг другу и старались не смотреть в сторону умирающих. Влад светски улыбался.
Румыния расположился чуть в стороне, чтобы и слышать посольство, и приглядывать за людьми на кольях. Около часа назад он самолично отдал приказ подготовить ещё три деревянных шеста, по числу послов. Те не принесли хороших вестей, были глупы, и были турками. Ещё до наступления вечера им предстояло оказаться на одной высоте с пленными солдатами, буйными крестьянами и валашскими дезертирами. Румыния тоже улыбался.
Они стояли у небольшой деревушки лагерем второй день, и их маленькая военная компания грозила стать успешной.
- Мехмед не стерпит такого оскорбления, и будет вынужден созвать войско. Но он не успеет собрать многих, и тем более не успеет приказать своим вассалам ударить нам в спину, - рассуждал Влад, склонившись над картой.
- Даже так у нас может не хватить сил, - возразил Румыния.
- Справимся, - ответил Влад.
Другой мог бы лишиться головы за сомнения, но Румынии можно было многое – Влад Дракула любил свою родную землю.
- Я слышал, господарь, султан вспомнил о твоём брате и желает посадить его на престол.
- Только если султан хочет войны с Венгрией. У Корвина плохо с чувством юмора, да и ты говорил, что эта девка совершенно сумасшедшая.
- Турция бывает не менее безумен, тебе ли не знать.
Потом они долго молчали. Румыния смотрел в небо, Влад заканчивал с бумагами.
- Н стоит беспокоиться, мой мальчик, - наконец сказал он. – Наши с тобой желания совпадают. Мы будем пользоваться покровительством Венгрии, пока нам будет это удобно. Мы будем воевать с султаном, пока он не оставит нас в покое. Если для этого понадобится подписывать мир и кланяться в землю – я сделаю это. Мы не знаем, что случится, но будь уверен в одном – пока я жив, я верен своей стране, и желаю ей свободы.
Румыния кивнул. Он не любил высокие речи, но Владу хотелось верить. Дракула был немного сумасшедшим и слишком жестоким, часто небрежным, но совершенно несгибаемым. Румыния так и не смог придумать, что, кроме смерти, смогло бы остановить его господаря.
Перед заходом солнца привели послов. Двое были бледны и спокойны, третий пытался вырываться и плакал. Влад приказал начинать с него.
Парню неожиданно повезло, он так вертелся, что кол прошёл сквозь сердце, и первый из послов умер, едва оказавшись наверху. Румыния мысленно покачал головой, так случалось не часто. Двое оставшихся были храбрей, и умирать им выпало долго – палач знал своё дело.
К протухающему мясу примешался запах свежей крови. Священник принялся читать молитвы. Влад оставался у частокола недолго – казни интересовали его только как средство. Дракула уходил в своему шатру уверенным, быстрым шагом, высвеченный покрасневшим солнцем, и Румынии казалось, что никого и никогда он не любил так сильно.
читать дальше
Что испытывает человек, когда гадкий червячок осознания происходящего прогрызается сквозь яблочную корку твоего спелого мозга и дарует прозрение: вот именно сейчас вершится история, в этот час, миг, а ты ее часть, непосредственный участник и главнокомандующий. Страшновато, не правда ли?
Ну а кого-то эта самая история обходит стороной…
Эдуард сидел в небольшой землянке и пек картошку. Вот уже как год он категорически не понимал, что он тут делает. Война шла далеко за пределами его родной Эстляндии и тем более Российской Империи. Объединенные Немецко-Австрийские войска были слишком далеко, чтобы представлять хоть какую- то угрозу родному дому Эдуарда.
Он вынул покореженной армейской вилкой чахлую обугленную картофелину. Она была чем-то неуловима похожа на профиль Брагинского. Эдуард, подметив это, ухмыльнулся, поднёс вилку поближе и произнес:
- Как поживаете, милостив государь Иван Николаевич, неважно выглядите сегодня-с?
Корнеплод, понятное дело, не ответил, но немного наклонился, норовя упасть и обжечь эстонца. Но тот уже вошел во вкус и с нескрываемым удовольствием начал глумиться над ничем не повинной картофелиной. По правде сказать, Эдуард фон Бок не был особо храбрым человеком, но ситуация и сами приказы, отдаваемые руководством, выводили тихого и неспешного прибалта из себя, заставляя всё чаще задумываться о дезертирстве и высказывании своих крамольных мыслей в адрес главнокомандующих.
- Вот скажите мне, что я тут делаю, а? За родину свою бьюсь? Жизнь свою защищаю? Ан нет, гнию в окопах, чтобы ваши амбиции поднимать! Да тьфу на вас! - Эстония уже собирался плюнуть на картошку, но та ловко соскочила с вилки и упала на земляной пол.
- Вот и шут с вами! - Эдуард наступил на картофелину и раздавил несчастную. Позже, конечно, он об этом пожалел, как -никак, а всего - то в печке было три плода, и есть потом хотелось жутко…
***
Торис сидел за столом и перелистывал документы, которые уже не имели никакой силы, город был уже во власти восставших, люди, обезумев от угара революции , захватывали всё новые и новые важные пункты управления, скоро и до Зимнего Дворца доберутся…
Парень пытался успокоиться, его сознание разрывалось на части, одна из которых хотела немедля вскочить, взять в руки нож для разрезания писем и воткнуть его в спину Ивану аккурат между лопаток, а другая же хотела оставаться на месте и надеяться, что всё наладится само собой. Глупо, тем не менее, жернова сурового колеса фортуны сминали всё, что было вокруг, корежа лица и людей, разрывая семьи на разные политические лагеря, а ты всё это ощущаешь, каждой клеточкой своего мозга.
Через комнату прошествовал Иван. Его лицо было влажно от слёз. Торис так и окаменел, увидев, как Брагинский утирается рукавом парадного кителя, отрывает эполеты и аксельбанты, накидывает на плечи свою старую шинель и обращается к нему.
- А ты чего сидишь? Иди отсюда, пока хуже не стало. – на губах русского играет улыбка, а глаза полны слёз. Таким Торис его увидит только спустя двадцать пят лет, но эти глаза, полные боли, навсегда останутся в его душе, как самый большой секрет, напоминать о котором, даже спустя век он не осмелится.
- Я останусь. – Литва встаёт из-за стола, бережно складывает бумаги в папки и прячет их в ящике.
- Как хочешь. – Брагинский пожимает плечами и смотрит в окно.
- Они уже близко, не пожалеешь потом?
- Уйти я всегда успею! – Торис надевает свою шинель, подходит к России и приободряющее улыбается.
- Тогда нам стоит поприветствовать наших «гостей»! – Иван ухмыляется и, развернувшись к парадным дверям, добавляет : – Спасибо, Торис!
***
Трудно сказать, что чётче запечатлелось в памяти Райвиса. На его долю выпало не больше и не меньше, чем нужно для расстроенного юношеского сознания и беспокойного сна. Вот и сейчас он отлично помнит ту ночь, ставшую для него такой долгой и мучительной.
Он стоял на посту возле входа в подвал того самого дома… Ночь была холодная, хотя уже был июль. Латыш кутался в шинель и всё никак не мог согреться. Конечно, он мог бы тут и не стоять, формально он свободен и независим, но в тоже время оказался зажат между двумя государствами, желающими всеми силами добиться своих целей, каких, Латвии было не ясно. Но одно было достоверно известно: либо одно тебя поглотит, либо другое. Иных перспектив у маленькой прибалтийской страны не было.
Он переложил ружьё из одной руки в другую и подул на онемевшую ладошку. «Что же мене сегодня так тревожно? …» Из-за угла дома показалась чёрная фигура. Латвия сразу же узнал товарища Брагинского. Тот шёл, немного припадая на правую ногу, и сильно горбился. Паренёк знал, что русскому сейчас совсем не сладко. Всё тело у него было исполосовано шрамами и рубцами, иногда зажившие раны снова отрывались, и кровь проступала на армейском пальто, окрашивая в тон нового флага область напротив сердца.
Латыш вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. Иван же хмуро протянул тому какой–то листок и хрипло произнёс:
- Привести в исполнение немедленно!
- Так точно! – Райвис принял документ, но уже понимал, что это конец. Перед глазами запрыгали искры и дыхание стало прерывистым. «Какой ужас….»
Трудно сказать, что было страшнее, нажимать самому на курок или слышать глухие выстрелы из-за двери, но Латвия всё никак не мог забыть выражения лица младшенькой Настеньки, которую он собственноручно заматывал в ткань и потом бережно уложил в машину. Нет, он не последовал к месту уничтожения тел. Он остался стоять в карауле до утра, где сквозь сумрак ночи ему мерещились голоса и приходили видения.
***
Годы летят вперед, всё, что происходит с нами, так или иначе, становится историей. Пройдёт ещё сто лет, поменяются направления политики, победит новая идеология, разделятся, и мы будет смотреть на всё прошлое как на случившиеся факты, сухие и, возможно, жестокие. Наши ошибки будут нам припоминать всегда, почести же за заслуги никто не воздаст, не те правила игры. Но в этом и есть вся суть – всегда помнить о своих ошибках, не сожалеть о случившемся и не сетовать на невозможность изменения своих решений. Помнить нужно всегда свою историю, культуру, язык, ведь, кто не помнит прошлого, не будет иметь будущего.
арт
Название: нет
Персонажи: Румыния, Влад Цепеш, Турция и Венгрия упоминаются
Рейтинг: с натяжечкой R за не особо графичное упоминание кольев
Размер: 485 слов
читать дальшеСвежий ветер нёсся с лугов и, запутавшись в узоре кольев, умирал в смраде. Здесь, рядом с ними, пахло стёсанным деревом, свернувшейся кровью и протухающим мясом. Знойное турецкое солнце само по себе было пыткой.
Господарь валашский не придавал значения условиям. Трапезу он накрыл рядом с местом казни. Присланные с возмущениями послы турецкого султана жались друг другу и старались не смотреть в сторону умирающих. Влад светски улыбался.
Румыния расположился чуть в стороне, чтобы и слышать посольство, и приглядывать за людьми на кольях. Около часа назад он самолично отдал приказ подготовить ещё три деревянных шеста, по числу послов. Те не принесли хороших вестей, были глупы, и были турками. Ещё до наступления вечера им предстояло оказаться на одной высоте с пленными солдатами, буйными крестьянами и валашскими дезертирами. Румыния тоже улыбался.
Они стояли у небольшой деревушки лагерем второй день, и их маленькая военная компания грозила стать успешной.
- Мехмед не стерпит такого оскорбления, и будет вынужден созвать войско. Но он не успеет собрать многих, и тем более не успеет приказать своим вассалам ударить нам в спину, - рассуждал Влад, склонившись над картой.
- Даже так у нас может не хватить сил, - возразил Румыния.
- Справимся, - ответил Влад.
Другой мог бы лишиться головы за сомнения, но Румынии можно было многое – Влад Дракула любил свою родную землю.
- Я слышал, господарь, султан вспомнил о твоём брате и желает посадить его на престол.
- Только если султан хочет войны с Венгрией. У Корвина плохо с чувством юмора, да и ты говорил, что эта девка совершенно сумасшедшая.
- Турция бывает не менее безумен, тебе ли не знать.
Потом они долго молчали. Румыния смотрел в небо, Влад заканчивал с бумагами.
- Н стоит беспокоиться, мой мальчик, - наконец сказал он. – Наши с тобой желания совпадают. Мы будем пользоваться покровительством Венгрии, пока нам будет это удобно. Мы будем воевать с султаном, пока он не оставит нас в покое. Если для этого понадобится подписывать мир и кланяться в землю – я сделаю это. Мы не знаем, что случится, но будь уверен в одном – пока я жив, я верен своей стране, и желаю ей свободы.
Румыния кивнул. Он не любил высокие речи, но Владу хотелось верить. Дракула был немного сумасшедшим и слишком жестоким, часто небрежным, но совершенно несгибаемым. Румыния так и не смог придумать, что, кроме смерти, смогло бы остановить его господаря.
Перед заходом солнца привели послов. Двое были бледны и спокойны, третий пытался вырываться и плакал. Влад приказал начинать с него.
Парню неожиданно повезло, он так вертелся, что кол прошёл сквозь сердце, и первый из послов умер, едва оказавшись наверху. Румыния мысленно покачал головой, так случалось не часто. Двое оставшихся были храбрей, и умирать им выпало долго – палач знал своё дело.
К протухающему мясу примешался запах свежей крови. Священник принялся читать молитвы. Влад оставался у частокола недолго – казни интересовали его только как средство. Дракула уходил в своему шатру уверенным, быстрым шагом, высвеченный покрасневшим солнцем, и Румынии казалось, что никого и никогда он не любил так сильно.
Некуда больше прятаться,
Некого больше ждать в темноте
То ли мы были солдатами,
То ли убили не нас и не те
Поздно, на войне - как на войне,
То ли всё это мне кажется,
То ли всё это не кажется мне!
Ольга Арефьева и Ковчег — Родина
Некого больше ждать в темноте
То ли мы были солдатами,
То ли убили не нас и не те
Поздно, на войне - как на войне,
То ли всё это мне кажется,
То ли всё это не кажется мне!
Ольга Арефьева и Ковчег — Родина
читать дальше
Что испытывает человек, когда гадкий червячок осознания происходящего прогрызается сквозь яблочную корку твоего спелого мозга и дарует прозрение: вот именно сейчас вершится история, в этот час, миг, а ты ее часть, непосредственный участник и главнокомандующий. Страшновато, не правда ли?
Ну а кого-то эта самая история обходит стороной…
Эдуард сидел в небольшой землянке и пек картошку. Вот уже как год он категорически не понимал, что он тут делает. Война шла далеко за пределами его родной Эстляндии и тем более Российской Империи. Объединенные Немецко-Австрийские войска были слишком далеко, чтобы представлять хоть какую- то угрозу родному дому Эдуарда.
Он вынул покореженной армейской вилкой чахлую обугленную картофелину. Она была чем-то неуловима похожа на профиль Брагинского. Эдуард, подметив это, ухмыльнулся, поднёс вилку поближе и произнес:
- Как поживаете, милостив государь Иван Николаевич, неважно выглядите сегодня-с?
Корнеплод, понятное дело, не ответил, но немного наклонился, норовя упасть и обжечь эстонца. Но тот уже вошел во вкус и с нескрываемым удовольствием начал глумиться над ничем не повинной картофелиной. По правде сказать, Эдуард фон Бок не был особо храбрым человеком, но ситуация и сами приказы, отдаваемые руководством, выводили тихого и неспешного прибалта из себя, заставляя всё чаще задумываться о дезертирстве и высказывании своих крамольных мыслей в адрес главнокомандующих.
- Вот скажите мне, что я тут делаю, а? За родину свою бьюсь? Жизнь свою защищаю? Ан нет, гнию в окопах, чтобы ваши амбиции поднимать! Да тьфу на вас! - Эстония уже собирался плюнуть на картошку, но та ловко соскочила с вилки и упала на земляной пол.
- Вот и шут с вами! - Эдуард наступил на картофелину и раздавил несчастную. Позже, конечно, он об этом пожалел, как -никак, а всего - то в печке было три плода, и есть потом хотелось жутко…
***
Торис сидел за столом и перелистывал документы, которые уже не имели никакой силы, город был уже во власти восставших, люди, обезумев от угара революции , захватывали всё новые и новые важные пункты управления, скоро и до Зимнего Дворца доберутся…
Парень пытался успокоиться, его сознание разрывалось на части, одна из которых хотела немедля вскочить, взять в руки нож для разрезания писем и воткнуть его в спину Ивану аккурат между лопаток, а другая же хотела оставаться на месте и надеяться, что всё наладится само собой. Глупо, тем не менее, жернова сурового колеса фортуны сминали всё, что было вокруг, корежа лица и людей, разрывая семьи на разные политические лагеря, а ты всё это ощущаешь, каждой клеточкой своего мозга.
Через комнату прошествовал Иван. Его лицо было влажно от слёз. Торис так и окаменел, увидев, как Брагинский утирается рукавом парадного кителя, отрывает эполеты и аксельбанты, накидывает на плечи свою старую шинель и обращается к нему.
- А ты чего сидишь? Иди отсюда, пока хуже не стало. – на губах русского играет улыбка, а глаза полны слёз. Таким Торис его увидит только спустя двадцать пят лет, но эти глаза, полные боли, навсегда останутся в его душе, как самый большой секрет, напоминать о котором, даже спустя век он не осмелится.
- Я останусь. – Литва встаёт из-за стола, бережно складывает бумаги в папки и прячет их в ящике.
- Как хочешь. – Брагинский пожимает плечами и смотрит в окно.
- Они уже близко, не пожалеешь потом?
- Уйти я всегда успею! – Торис надевает свою шинель, подходит к России и приободряющее улыбается.
- Тогда нам стоит поприветствовать наших «гостей»! – Иван ухмыляется и, развернувшись к парадным дверям, добавляет : – Спасибо, Торис!
***
Трудно сказать, что чётче запечатлелось в памяти Райвиса. На его долю выпало не больше и не меньше, чем нужно для расстроенного юношеского сознания и беспокойного сна. Вот и сейчас он отлично помнит ту ночь, ставшую для него такой долгой и мучительной.
Он стоял на посту возле входа в подвал того самого дома… Ночь была холодная, хотя уже был июль. Латыш кутался в шинель и всё никак не мог согреться. Конечно, он мог бы тут и не стоять, формально он свободен и независим, но в тоже время оказался зажат между двумя государствами, желающими всеми силами добиться своих целей, каких, Латвии было не ясно. Но одно было достоверно известно: либо одно тебя поглотит, либо другое. Иных перспектив у маленькой прибалтийской страны не было.
Он переложил ружьё из одной руки в другую и подул на онемевшую ладошку. «Что же мене сегодня так тревожно? …» Из-за угла дома показалась чёрная фигура. Латвия сразу же узнал товарища Брагинского. Тот шёл, немного припадая на правую ногу, и сильно горбился. Паренёк знал, что русскому сейчас совсем не сладко. Всё тело у него было исполосовано шрамами и рубцами, иногда зажившие раны снова отрывались, и кровь проступала на армейском пальто, окрашивая в тон нового флага область напротив сердца.
Латыш вытянулся по стойке «смирно» и отдал честь. Иван же хмуро протянул тому какой–то листок и хрипло произнёс:
- Привести в исполнение немедленно!
- Так точно! – Райвис принял документ, но уже понимал, что это конец. Перед глазами запрыгали искры и дыхание стало прерывистым. «Какой ужас….»
Трудно сказать, что было страшнее, нажимать самому на курок или слышать глухие выстрелы из-за двери, но Латвия всё никак не мог забыть выражения лица младшенькой Настеньки, которую он собственноручно заматывал в ткань и потом бережно уложил в машину. Нет, он не последовал к месту уничтожения тел. Он остался стоять в карауле до утра, где сквозь сумрак ночи ему мерещились голоса и приходили видения.
***
Годы летят вперед, всё, что происходит с нами, так или иначе, становится историей. Пройдёт ещё сто лет, поменяются направления политики, победит новая идеология, разделятся, и мы будет смотреть на всё прошлое как на случившиеся факты, сухие и, возможно, жестокие. Наши ошибки будут нам припоминать всегда, почести же за заслуги никто не воздаст, не те правила игры. Но в этом и есть вся суть – всегда помнить о своих ошибках, не сожалеть о случившемся и не сетовать на невозможность изменения своих решений. Помнить нужно всегда свою историю, культуру, язык, ведь, кто не помнит прошлого, не будет иметь будущего.
арт
@темы: прошлое (1), Восточная Европа
-
-
06.05.2012 в 18:07Спасибо за приятную работу))
-
-
07.05.2012 в 07:20И вам спасибо за тёплый комментарий!
-
-
12.05.2012 в 15:04-
-
15.05.2012 в 13:23Эстония, издевающийся над картошкой, вызвал смешанные чувства) вообще по первому прочтению кажется достаточно забавным, но все-таки с легкой примесью грусти))
В части про Ториса понравился Иван, приятно видеть его не совсем уж конченым психом, даже по-своему заботливым)
Латвия вызвал сочувствие...
Спасибо за текст, интересно было поглядеть на интерпретацию знакомых событий и очень здорово, что вы через какие-то мелкие детали сумели создать нужное настроение))
-
-
15.05.2012 в 13:47Спасибо вам за тёплый комментарий, нам всем очень приятно это слышать)