Прошлое; команда неканонов

Небо над белокаменным величественным замком Авиньон, обычно светлое и чистое как божьи помыслы, вот уже многие годы не вызывало у Александра ничего, кроме чувства отчуждения. Он не мог привыкнуть находиться здесь, несмотря на подобающее всякому божьему человеку и присущее ему самому смирение агнца. Впрочем, вовсе не оно довело дель’Анджело до жизни такой. Интриги римских привилегированных фамилий, финансовые махинации непосредственно Александра, амбиции французского короля-выскочки – уж и неизвестно, что сыграло большую роль в возникновении непростого лабиринта, из которого выбраться законному хранителю ключей святого Петра не представлялось возможности.
Франциск Бонфуа, едва ли не самый покорнейший из детей Господа, однажды приставил лезвие клинка к глотке Stati della Chiesa и под конвоем препроводил за стены построенной на века крепости.
В Авиньоне было порой прохладнее, чем в Риме, особенно по ночам ранней весной, поэтому покои дель’Анджело топили как полагается – здесь он был почётным гостем. Точнее, как почётного гостя этого высокого, с колким и пронзительным взглядом, немолодого на вид священнослужителя в скромных одеждах знали местные жители, а также все стражники в замке, хотя никто не мог и не имел права толком заговорить с ним. Это само собой разумелось, ведь с того момента, как Александр появился здесь, переменилось не одно поколение.
В Авиньоне, бесспорно, были и свои плюсы. Власть католичества в Христианском мире укрепилась, хотя и насаждалась порою с попустительства местных королей, но не та это была церковь, чтобы вовсе не вызывать у дель’Анджело скептической ухмылки. Где это видано – что ни папа, то француз, благословляющий на военные подвиги лишь Францию и отпускающий грехи лишь Франции? Хотя Александр замечал, что ни одно из этих благословений Францию от чумы или от англичан не спасло. Случилось даже так, что Франциск лично явился пред очи падре, чтобы преклонить колено.
- Mi dispiace. – Отвечал дель’Анджело без какого-либо интереса к редкому своему гостю. Тот день выдался солнечным и тёплым, однако за толстыми стенами было зябко, а тонкие солнечные лучи, пробивавшиеся внутрь помещения через высокие окна, не давали нужного количества света, поэтому приходилось сидеть при свечах.
Александр захлопнул внушительный талмуд, кажется, последний из прихваченных им из своей личной римской библиотеки, и спокойным взглядом смерил стоявшего перед ним пленителя. Отважный с виду, гладко выбритый светлоглазый и светловолосый юноша не походил на простого человека. Его лицу было бы впору красоваться на страницах легендарных сказаний или на витражах соборов. Наверняка именно так простой люд воображал себе святых воинов. Вот только из-за тёмно-синего, расшитого золотыми лилиями плаща виднелись далеко не сияющие доспехи – то было железо, прошедшее не одну битву.
Александра же статный вид Франциска не впечатлял, так как сама личность его не внушала доверия и не вызывала уважения. На подобных людей почтенные старцы по обыкновению фыркали, только завидев перед собой, и начинали ворчать что-то о лицемерной и испорченной молодёжи, не желающей возделывать землю, а стремящейся лишь только воевать.
- Не проси благословения, сын мой, я не могу этого сделать.
Узкой ладонью дель’Анджело отодвинул книгу в сторону, опёрся о столешницу и медленно поднялся на ноги. Итальянец прекрасно знал, что несколько переигрывает, но иллюзия хвори позволяла избежать лишних вопросов и комментариев в свой адрес, а также могла обеспечить порой кое-какими поблажками, только к его прискорбному осознанию игра эта порой тесно граничила с реальностью. У Александра то и дело разыгрывалась мигрень, а спину начинало ломить в особенно прохладные ночи, и это было дурным знаком. В Риме определённо творилось что-то неладное, но ввиду своего упрямства Александр и не смел думать о дурном исходе.
- Pourquoi, padre? – златоволосый рыцарь в одеянии цвета пасмурного неба на закате недовольно поджал губы.
- Потому что ты говоришь со мной не на латыни, сын мой. – Stati della Chiesa развёл руками, как бы подтверждая очевидность этого факта.
- Quia? – Франциск, судя по тону, был озадачен, он перемялся с ноги на ногу, тут же подпортив столь неловким движением свой идеальный, поэтический образ.
Дель’Анджело осклабился, уловив интонацию. Франциск сейчас как никогда напоминал ему несмышлёное дитя, а полумрак в комнате невольно усиливал разницу в возрасте – Александр находился в тени, а силуэт его визитёра был объят мягким золотистым светом. Так Франциск походил на ангела, но увы – лишь внешне. Таким ангелам дель’Анджело знал цену – грош, коим невозможно даже оплатить услуги самой дешёвой ломбардской шлюхи.
- Больше полувека я удостоен компании стражников, Франциск, и всё это время я не слышал ни слова на родном языке. – Голос Александра был спокоен, и даже во взгляде его не читалось раздражения. – Единственное, что я вижу, это вечные четыре стены и каменные коридоры замка, больше ничего, и, Господь свидетель, ты не заслуживаешь моего благословения ни на одно порочное дело, что собираешься совершить. Не я твой падре. Иди к своему французу, целуй его перстень.
Франциск, не ожидавший такой речи в свой адрес, застыл, не зная, что сказать, впрочем, тут же совладав с собой, он быстро ответил:
- Но я иду на правое дело, мои земли опустошает война, и эти англичане со своей ересью разоряют меня, начиная от Норман…
- Ересью? – Александр хмыкнул и с задумчивым видом потёр ладонью подбородок, затем с сомнением покачал головой. – Ересью я могу назвать только намерение использовать святую церковь для продвижения своих политических линий.
Благородное лицо Бонфуа исказилось недовольством, а Александр ещё раз заметил нежелание Франциска привыкнуть к тому, что с ним так или иначе начинали спорить. Но что поделать! Падре знал многие способы отпарировать аргументы своего нечастого посетителя, и посетитель этот в тот день, как и во многие другие, уехал из Авиньона ни с чем.

Александра же на тот момент не волновала ни война, ни чума, ни разруха. Четыре стены безмерно раздражали его, но они были гарантом некоторой безопасности на больной и беспокойной, не принадлежавшей ему земле. Он терпеливо дожидался подходящего момента, чтобы оставить это «уютное» каменное гнёздышко. Какое-то время дель’Анджело опасался даже привыкнуть, но этот страх после нескольких бессонных ночей исчез по вине караула дурных бретонских добровольцев, который любил надираться так, что горланил после песни не затыкаясь и пускался в пляс до самого утра. Их желание обезопасить чрево своё от всевозможной заразы при помощи вина было похвально, однако эхо, гулко разносившееся по просторным коридорам, бесцеремонным образом мешало спать, молиться и даже думать.
Однако же, именно этот нерадостный случай натолкнул Александра на мысли о плане, с помощью которого он вознамерился вернуться в Рим хотя бы в ближайшие полгода, ведь стражники эти расслаблялись обычно как раз в те непродолжительные периоды, когда сам Франциск Бонфуа изъявлял желание явиться в Авиньон. По расчётам дель’Анджело такой момент выпадал на один тёплый июньский вечер, и к этому моменту следовало подготовиться самым тщательным образом.
Свечи в канделябре горели мерно и ровно, их свет отражался от гладкой, отполированной многими прикосновениями поверхности стола. Перед падре лежал развёрнутый чистый лист пергамента, на котором в ближайшие полчаса должно было появиться послание к единственной его надежде на освобождение.
Надежду звали Себастьяной д’Эсте. Статная синьора с тонким профилем и королевской осанкой, густыми рыже-каштановыми кудрями и игривым взглядом была ни кем иным, как воплощением Сан-Марино, святого, как и Stati della Chiesa, государства, не распространившего свои территориальные амбиции дальше одного единственного холма на просторах Северной Италии.
Дель’Анджело долго глядел на лист, перебирая в голове всевозможные формулировки, которые могли бы убедить племянницу (никем иным Себастьяну, а также всех своих итальянских родственников он не считал) приехать к нему как можно быстрее, в самое ближайшее время. Не в его правилах было писать пробы, не доканчивая потом до конца – итальянец предпочитал экономить материалы, к тому же для послания, подразумевавшегося как дипломатическое, требовалось подбирать нужные слова. Наконец-то таковые пришли Александру на ум. Он обмакнул отточенный кончик пера в чернильницу, выдохнул и приступил к письму:

«Cara nipote!
Sto morendo. Прости, дорогая Себастьяна, но я ни капли не преувеличиваю сложившееся трагическое своё положение. Я не отсылал тебе вестей уже давно и корю себя за не самое правильное со стороны любящего дяди поведение. Но перейду сразу к делу.
Будучи наслышанным о твоих благоприятных взаимоотношениях с насильно удерживающим меня в авиньонском плену Франциском Бонфуа, я настоятельно рекомендую тебе воспользоваться этим и посетить меня в скорейшем времени, иначе мы и вовсе можем не увидеться никогда.
Да будет тебе известно, его короли, несмотря на добросердечное отношение к тебе, настоящие чудовища. Чего стоил тот Филипп, готовый когда-то отправить меня на костёр вслед за неугодными ему тамплиерами из-за наших с ним разногласий, и Франциск не собирался мешать ему. Да, в тот момент я практически смирился с тем, что меня не станет. И если бы в ту минуту мне даже объявили, что меня не убьют, и я могу преспокойно отправиться восвояси, это не нарушило бы моего безразличия: ты утратил надежду на бессмертие, какая разница, сколько тебе осталось ждать – несколько часов или несколько лет. Тогда я был близок к гибели. Сегодня я веду свою жизнь не на часы, но на месяцы. Всё может измениться в любую секунду. Ты знаешь, ныне тревожное время, и я бы хотел повидаться с тобой до того, как потеряю возможность благословить тебя.
Посему прошу, приезжай ко мне в скорейшем времени, даже не посылая вперёд себя ответного послания – его могут перехватить.
Mia bella nipote, я возлагаю на тебя большие надежды. Помни это, дитя моё.
Tuo zio,
Alessandro del’Angelo»

Наскоро перечитав текст, Александр посыпал пергамент песком и сложил его со всей тщательностью. Затем, растопив на пламени одной из свечей сгусток сургуча, скрепил им пергамент и, сняв с указательного пальца левой руки тяжёлый серебряный перстень, поставил на послании свою личную узнаваемую печать: изображение двух перекрещенных между собою ключей.
Теперь оставалось только ждать и надеяться, что никому не будет выгодно перехватить послание от отчаявшегося дядюшки дорогой племяннице. К счастью, Александр знал, сколько и кому нужно было заплатить, чтобы письмо наверняка добралось до адресата.

Каково же было удивление Себастьяны д’Эсте, когда она добралась до Авиньона, экономя время на всех остановках, и увидела Александра не только в добром здравии, но и приподнятом расположении духа!
- Падре, объяснитесь, прошу вас, - девушка старалась быть сдержанной, однако в её звонком голоске слышались сердитые нотки, - ради чего мне пришлось нанять целую команду и морем отправляться сюда столь поспешно?! С вами же ничего не…
- Пока что ничего, - подчеркнув первые два слова, Александр одёрнул рукава пурпурной мантии и прошёлся по приёмным покоям – более просторной и удобно обставленной комнате, чем его собственная. – Но может случиться что угодно, если я в ближайшее время не вернусь в Рим.
Себастьяна не верила своим ушам. Она, уже настроившаяся на скорбную беседу с умирающим дядюшкой, выбрала платье спокойных, чуть ли не траурных тонов, напустила на лицо выражение меланхоличной грусти, лишь бы быстрее выслушать всю лесть, которую ей выговорил Франциск при её прибытии в замок, а выходило так, что этот же дядюшка весьма недвусмысленно намекал на…
- Побег? – Собственная догадка немало удивила девушку. - Неужели вы считаете, падре, что это будет лучшим решением?
Александр коротко кивнул и приложил палец к губам, призывая Себастьяну говорить немного тише – эту ситуацию он контролировал, но у стен тоже могли быть уши. Теперь оставалось убедить д’Эсте, что без побега нельзя обойтись. Чтобы сосредоточиться и расслабить нервы, падре выудил из рукава старые, видавшие виды чётки, и принялся перебирать потемневшие от времени бусины, отсчитывая их.
- Побег в Рим… - Себастьяна тряхнула головой, полагая наверняка, что Александр вдали от родины совсем обезумел. – И что же вы сделаете, когда доберётесь до города? – В голосе Себастьяны прозвучала ирония. - Въедете в него с гордым видом на старой кляче, через главные ворота? О, вы бы знали, во что превратился Рим, падре!
Остановившись на шестидесяти, Александр сложил руки на груди и серьёзно посмотрел на д’Эсте.
- Разве я сам отличаюсь сейчас чем-нибудь от старой клячи, Себастьяна? – Он вздохнул. – А что до Рима – я догадываюсь, каким он может быть, поэтому, имея возможность уйти отсюда и не быть задержанным, я предпочту вернуться туда, где моё место.
Девушка едва разомкнула свои хорошенькие губки, чтобы ответить, судя по выражению её лица, очередной контраргумент, но Александр опередил её:
- Я отправляюсь в Рим сегодня, и ты поможешь мне в этом.
- Что?!
Мир, который когда-то знала д’Эсте, перестал быть прежним. Правильный и идеальный во всём, чуть ли не святой «дядюшка Сандро» всерьёз толковал о побеге, собираясь тем самым побороться с противником, во много раз сильнее, а сам противник этот, Франциск, встречал Себастьяну в замке с влюблённым взглядом и опустившись на одно колено.
- Бежать… это же бесчестно, - выдохнула д’Эсте. Её мысли сбились в панике. – К тому же Франциск… да он убьёт тебя!
- Девочка моя. – Себастьяна поёжилась, когда различила на лице Александра пугающую, дьявольскую ухмылку. – Франциск, в силу своей наивной самоуверенности и веры в моё благоразумие не только не убьёт меня. Он прознает о моём исчезновении на второй или даже на третий день, а к этому времени я буду достаточно далеко.
- Александр! – Себастьяна шагнула навстречу стоявшему поодаль от неё падре, но остановилась, решив всё-таки присесть на стул у небольшого гостевого столика, находившегося в этих покоях специально, для выставления гостям вина и угощений. Сейчас же он был пуст, и д’Эсте положила на него то самое письмо, которое прислал ей падре. Сейчас ей хотелось разорвать полный лицемерных уговоров пергамент.
- Что именно тебя смущает? – Александр сам подошёл поближе. – Я писал тебе, что утратил надежду на бессмертие, и вот ты примчалась ко мне, чтобы подарить её снова.
Д’Эсте нахмурила брови и отвела взгляд от письма, отвернувшись от падре в сторону. В комнате воцарилась напряжённая тишина.
Александр невольно залюбовался Себастьяной - той определённо шло сердиться. Возможно, когда-нибудь, если с помощью этой авантюры он встанет на ноги и поднимет из руин великий город, то наверняка найдёт великолепного художника и закажет ему потрет д’Эсте. Но не сейчас.
От созерцательной задумчивости падре отвлёк немного смущённый голос девушки:
- Хотите, значит, чтобы я пошла к Франциску и отвлекла его, зная, что он ко мне благосклонен, а тем временем сами бежали бы, например… ночью?
После последнего слова д’Эсте немедля вспыхнула, ожидая любых осуждений от дель’Анджело. Бонфуа, каким бы мерзавцем его не описывал падре, был ей весьма симпатичен.
- Вы читаете мои мысли, синьора. - Александр широко улыбнулся. - Именно этого я от вас и хочу.
Себастьяна подскочила как на иголках и схватилась за сердце.
- La Santa Vergine! Padre! Вы писали мне так трогательно и жалостливо, чтобы попросить меня… об этом?! Знайте же, вы чудовище с ликом ангела!
- Хм… Да, подлец, чудовище. - Александр пожал плечами. - Как и все итальянцы, Себастьяна. И заметь, я даже не прошу его отравить.
Д’Эсте вздохнула.
- Хорошо. Ответьте мне на один единственный вопрос, падре.
- Я весь внимание.
- Почему вы обратились именно ко мне? Мне казалось, что братья Варгасы куда более влиятельны, несмотря на то, что юны.
- Влиятельны? – Александр коротко рассмеялся и обмотал чётки вокруг запястья левой руки, а затем сцепил пальцы в замок. – Dio mio! Ты и вправду можешь предположить, что Франциск предпочтёт маленьких мальчиков роскошной девушке?
- Александр! – Себастьяна выпрямилась, гордо вскинув голову, и крепко сжала кулаки. – Смотрите у меня, падре! Если вы после этого спектакля не окажетесь в своём Риме!..
Подарив Stati della Chiesa запальчивый взгляд и, так и не решившись пообещать падре запустить в него канделябром или же просто открутить ему голову, Себастьяна быстрым шагом отправилась к выходу. Последнее, что услышал дель'Анджело от девушки, когда та ненадолго замерла в дверях, было негромкое «buona fortuna». Да, удача ему действительно понадобится.

Солнце стояло в зените, когда третьего дня третьего месяца в главные ворота Рима въехал одинокий всадник, закутанный в тёмный потрепанный дорожный плащ, и только любопытствующий острый глаз мог бы разглядеть под ним алую кардинальскую мантию. Человек этот привлёк внимание немногих – разве что несколько бедняков положили глаз на его гнедую лощёную лошадёнку, но ограбить странника им бы не удалось – к седлу его скакуна был привязан жезл священнослужителя с прикреплённым к нему железным набалдашником, и уже это означало, что всадник не был простым паломником.
Самому же всаднику, а это был не кто иной, как Stati della Chiesa, не было дела до местных бедняков и банд уличных воров. Он ехал через великий город неторопливо, оглядываясь по сторонам с видом собственника. Кажется, он изредка цокал языком и разочарованно качал головой. То, что наблюдал дель’Анджело, категорически ему не нравилось. Былая красота города стала прахом, руинами. Со зданий давно сошёл прежний лоск – они выглядели заброшенными, обшарпанными, на дороге каменная кладка местами отсутствовала – видать, растащили неимущие. Ситуация едва ли изменилась, когда он приблизился к центру, где должны были располагаться дома знати.
Александр остановился на одном из перекрёстков, пытаясь припомнить, как когда-то выглядело это место. Небольшое выложенное камнем углубление посреди площади напоминало бассейн или купальню, но раньше, вероятно, было фонтаном. Теперь же местные детишки превратили это место в крепость для игры.
Наблюдая за ещё несмышлёными мальчишками, дель’Анджело украдкой улыбнулся. Наверное, они воображали себя воинами какого-нибудь древнего императора, когда-то защищавшего Рим от варварских набегов с севера.
- Как знать, вполголоса проговорил Александр, - быть может, очень скоро вместо палок им придётся взять в руки настоящее оружие.
Да, им придётся, особенно в том случае, если дело, которое замыслил Stati della Chiesa, увенчается успехом, ведь возвращение законных территорий и желание восстановить теократическое государство именно с помощью Рима не сможет не вызвать резонанса во всём Христианском мире.
Занятый своими мыслями, итальянец не сразу заметил, что на него во все глаза смотрит тёмненький большеглазый смуглый мальчишка. Он стоял поодаль, сгорая от любопытства, но боялся подойти поближе. Видимо, на этих улицах редко когда можно было встретить столь представительного господина.
Александр стянул до этого скрывавший его лицо капюшон, и его цепкий взгляд столкнулся со взглядом мальчика, отчего тот ойкнул и попытался было ретироваться, но дель’Анджело поманил его к себе ладонью.
- Non hai paura, иди сюда.
Мальчик не торопился, он чего-то ждал, переступая с ноги на ногу. Подумав о том, что, о dio mio, хоть что-то не изменилось в этом городе за многие годы, Александр развязал висевший на поясе кошель и вынул из него тонкую золотую монету. Металл блеснул на солнце, и этот блеск подманил дитя поближе.
- Синьор? – Мальчик робко замер, когда всадник наклонился к нему.
- Скажи, ты случайно не знаешь, где я могу найти двор синьора Орсини?
Вместе с этим вопросом монета была переброшена прямо в ловкие маленькие ладошки. Мальчик тут же поглядел на полученное сокровище с восторгом, повертел его в руках, со знанием дела попробовал золото на зуб и, в итоге, объявил своё решение:
- Да за такую цену!.. – он разулыбался до ушей, - …я сам провожу вас до этого самого двора!
Александр позволил мальчику взять его коня под уздцы. Видимо новоиспечённый провожатый чувствовал свою некоторую избранность и значимость, ведя такого богатого господина ко двору не менее богатого римского синьора.
- А скажите, - совсем осмелев, поинтересовался он, вновь поднимая голову на всадника, - зачем вам к синьору Орсини?
- Видишь ли, дитя, я приехал к нему… по одному важному делу, издалека. – Дель’Анджело улыбнулся наилюбезнейше, и у мальчика не осталось сомнений в том, что он совершает что-то непременно важное и полезное.
Совершенно не имело значения, что ввиду одного важного дела синьор Орсини уже этим вечером будет найден с перерезанным горлом – Рим требовал конкретных жертв, дабы иметь силы вступить на путь очередного возрождения.

Итальяно-русский (ну почти) словарик:
Stati della Chiesa (ит.) - Папское государство
Mi dispiace (ит.) - Сожалею
Pourquoi, padre? (фр.) - Почему, падре?
Quia? (лат.) - Почему?
Cara nipote (ит.) - Дорогая племянница
Sto morendo (ит.) - Я умираю
Mia bella nipote (ит.) - Моя милая племянница
Tuo zio (ит.) - Твой дядя
La Santa Vergine! (ит.) - Святая дева! (созвучно с "Господи боже мой!")
Dio mio! (ит.) - Бог мой!
buona fortuna (ит.) - удачи
Non hai paura (ит.) - не бойся

Прошлое; команда неканонов

Смотрите также