Представление; команда стран Центральной Европы.
Яркое зимнее солнце светило в окна, день выдался чудесный, в меру морозный, в меру снежный, каким и должен быть канун праздника. На отрывном календаре красовалась дата, двадцать четвертое декабря, вечером - сочельник, завтра - Рождество. Я сервировал стол для завтрака, насвистывая веселую рождественскую песенку и раздумывая о вечернем приеме, когда в столовой появился хозяин дома.
К завтраку он спустился, как обычно, в халате. С тех пор, как герр Эдельштайн узнал, что представители аристократии в домашней обстановке могут позволить себе завтракать в халате, он не упускал подобной возможности. Впрочем, халат для завтрака был выбран роскошный, под стать самому герру Эдельштайну, даже заплата на рукаве не могла испортить данный предмет туалета, как непослушная, вечно выбивающаяся из прически прядь - его владельца. Неспешно, со всей присущей аристократу грацией, герр Эдельштайн уселся за стол и, помешивая кофе, наконец обратил на меня внимание:
- Чудесная сегодня погода. Она непременно подарит мне вдохновение для создания небольшого музыкального этюда. Особенно - сегодняшний вечер, небо безоблачное, звезды будут видны особенно хорошо, пожалуй, именно вечером я займусь сочинением этюда.
- Боюсь, не получится, - бодро откликнулся я, - сегодня сочельник, будет прием, гости.
Фиалковые глаза Родерха Эдельштайна расширились от удивления, точеная левая бровь приподнялась.
- Гости? Прием?
В этом был весь герр Эдельштайн. Еще месяца два назад, после визита в Германию на Октоберфест, он вызвал меня к себе и заявил, что в сочельник планирует собрать у себя всех родственников, Рождество ведь семейный праздник. Тогда я, помнится, здорово удивился: чтоб герр Эдельштайн позвал гостей, да еще добровольно, да мир должен перевернуться! Ведь большего домоседа и отшельника днем с огнем не сыщешь! Дай ему волю, он бы на всю жизнь засел в австрийских Альпах, никого не принимая. После развода с Эржбетой Хедервари австриец вовсе отвык от общества, если раньше в большом доме кого только не было, то, расставшись с женой, герр Эдельштайн распрощался и с остальными соседями. С тех пор каждый визит он принимал неохотно, рассматривая его как вторжение в свое личное пространство; мягкий характер, отсутствие силы воли и трезвое осознание своих способностей не позволяли ему противиться открыто, однако незваных гостей герр Эдельштайн встречал, презрительно сжав губы и всем своим видом демонстрируя недовольство их приходом в свой дом. В общем, услышав о планировавшемся праздновании Рождества вместе с семьей и ближайшими соседями, я был, как минимум, удивлен, но слово хозяина дома - закон, я разослал приглашения и стал готовиться к предстоящему торжеству. Теперь же выяснилось, что о предстоящем визите немецкой семьи помнил исключительно я, герр Эдельштайн, занятый куда более насущными делами, о нем совершенно забыл и сейчас мог только обреченно вздохнуть, откинуть со лба непослушную прядь и со вселенской мукой в голосе вопросить:
- Какие именно гости?
Я задумался, перечислить весь список сразу было равносильно ведру холодной воды на голову герру Эдельштайну, начать стоило со зла наименьшего:
- Приглашен Ваш Цвингли с сестрой.
Как я и ожидал, австрийский аристократ вздохнул с облегчением: швейцарец тоже вел образ жизни отшельника, а их серьезные разногласия с Эдельштайном остались в далеком прошлом, теперь же двое обитателей Альп с легкостью найдут общий язык, хотя бы обсуждая всю прелесть политики нейтралитета. Сестра же Ваша Цвингли, милейшая девушка, когда-то пользовалась протекторатом со стороны Австрии, а потому должна была вызвать у Родериха Эдельштайна исключительно светлые чувства.
- Кроме того, - продолжил я, - придет госпожа Хедервари.
С бывшей женой отношения у австрийца были сложные, но, тем не менее, неплохие; несмотря на громкий скандал, имевший место во время развода, они сумели расстаться друзьями, кроме того, со временем их отношения становились все более близкими, и я был бы совершенно не удивлен, услышав в ближайшее время о воссоединении Австро-Венгрии. Судя по улыбке герра Эдельштайна, и этой гостье он был только рад. Пора было переходить к известиям менее приятным.
- Еще вы пригласили Людвига.
Аристократическая рука с тонкими пальцами пианиста дрогнула, пролив на белую скатерть пару капелек кофе: последний визит немца надолго засел в памяти Австрии, тогда Людвиг совершенно спокойно, без скандалов и сопротивления, занял австрийский дом. С тех пор прошло много времени, герр Эдельштайн сумел примириться с немцем, но относился к нему по-прежнему настороженно, ожидая угрозы.
- Ладно, - вздохнул он, - пусть будет Людвиг, главное, чтобы не...
- И Гилберт Байльшмидт придет, - самую плохую новость я тоже сумел донести, - не знаю, зачем, но вы его позвали, а он обещал явиться.
Я стал свидетелем невиданного зрелища: при упоминании Пруссии вечно спокойный и сдержанный аристократ начал краснеть, бледнеть и меняться в лице. Ничего хорошего, кроме плохого, о пруссе герр Эдельштайн не думал, именно ему он был готов припомнить все, от детских игр с бывшей женой, до собственной невыносимой жизни в германском доме.
- Отменить приглашение?
- Не выйдет! - бодро отрапортовал я. - Они уже в пути. Всего через четыре часа гости постучат в дверь.
Подавив вздох, герр Эдельштайн совершенно аристократическим жестом прикрыл ладонью глаза, что могло означать лишь одно: "Отстаньте от меня, делайте, что хотите, но моя жизнь кончена".
Оставив герра Эдельштайна размышлять о жестокости мира, я убрал со стола и принялся готовить дом к приему гостей.
Увлекшись сервировкой стола и украшением жилища, я и не заметил, как время подошло к шести часам, из гостиной доносились звуки рояля - хозяин дома в роскошном халате с заплатой на левом рукаве играл Реквием - совершенно не музыкально прерванные трелью дверного звонка.
Звонок в дверь раздался точно в установленный час. Герр Ваш Цвингли всегда отличался пунктуальностью. Со стороны могло показаться, что перед нами суровый полицейский инспектор, явившийся, чтобы лично взять под арест опасного преступника - так решительно он шагнул в открывшуюся дверь, и так грозно поблескивало ружье на его плече.
Я невольно улыбнулся. Несмотря на серьезный вид и пристрастие к огнестрельному оружию (его дом, насколько я знал, был похож на арсенал) Ваш Цвингли в этом доме был желанным гостем. Как-никак, старый друг моего господина. Хотя потом их жизненные пути несколько раз расходились и вновь сходились, я уверен, что где-то в глубине своего сердца швейцарец хранит воспоминания тех времен. Правда, очень-очень глубоко.
Поставив ружье в угол, герр Цвингли протянул мне несколько свертков.
- Прошу, отнесите их туда, куда складывают подарки. И осторожней, они ценные.
Впору было обидеться - как-никак, я не первый год служу в этом доме, и в неаккуратном обращении с вещами меня еще никто не обвинял. Но скупость швейцарца, равно как и его грубоватая нервозность, были мне хорошо известны. Если уж он, пойдя на уступки семейному торжеству, купил подарки, то будет беспокоиться за них вплоть до самого вручения. Интересно, что же в этих свертках. Не удивлюсь, если плитки шоколада - и празднично, и практично, и наверняка герр Цвингли улучил момент, когда сладости продавались со скидкой. Но нести надо так, словно там золотые слитки.
Когда я со всеми предосторожностями водрузил ценные подарки на место, гость успел по-военному быстро раздеться, и сейчас они с герром Эдельштайном приветствовали друг друга. Было удивительно наблюдать настолько разных людей рядом. На фоне высокого темноволосого и меланхоличного моего хозяина энергичный крепыш-блондин казался лишенным и тени аристократизма. Однако его деловитость и даже нервозность развеяла окутавшую дом пелену грусти.
Герр Цвингли рассказал кое-какие новости с биржи, поделился опасениями насчет соседей, которые того и гляди позарятся на чужой дом. К счастью, он все-таки вспомнил, по какому поводу собираются гости, и перешел на более рождественские темы: о катании на лыжах в Альпах, о том, какая талантливая рукодельница его сестра. Чувствовалось, что попытки сменить деловую атмосферу на теплую семейную даются ему нелегко, но швейцарец старается.
Впрочем, долго наслаждаться этим разговором у меня не получилось - в дверь вновь позвонили.
Как я не поверил бы в тягу герра Эдельштайна к обществу, если бы не услышал своими ушами, так не поверил бы в опоздание Людвига, если бы не увидел своими глазами. "Невозможно!"- подумал я, на секунду зажмурившись и помотав головой с целью отогнать совершенно нереалистичную мысль. Тем не менее, факт оставался фактом: часы показывали, что с назначенного часа прошло уже десять минут, а немец только появился на пороге.
Образец европейской точности, вежливости и политкорректности едва войдя в дом начал приносить извинения за опоздание. Логически выстроенная, краткая и лишенная изяществ речь немца длилась ровно три минуты и двадцать одну секунду. За это время Людвиг успел поведать о том, что его брат готовится к предстоящему визиту в дом герра Эдельштайна чересчур долго, что дел дома по горло и выбраться на рождественскую вечеринку чрезвычайно сложно, но очень приятно, что он приносит благодарность герру Эдельштайну за приглашение, а мне - за организацию торжества. После этого Людвиг замолчал, виновато покосившись на часы, словно вновь принося извинения за потраченное на него время.
- Герр Эдельштайн и герр Цвингли в гостиной, - сообщил я с целью замять неловкую паузу, - уверен, они будут рады видеть вас.
Немец кивнул и протянул мне подарки, которые требовалось положить вместе с остальными. Невольно я залюбовался ими: аккуратно сложенные, так что больший по объему лежал в самом низу, а меньший - наверху, завернутые в прекрасную подарочную бумагу с рождественской символикой, с прикрепленными к каждому бирочками с именем получателя - даже в приготовлении рождественских сюрпризов Людвиг оставался истинным ценителем порядка.
Присовокупив подарки к уже имеющимся, я краем глаза наблюдал за происходившим в гостиной. С приходом немца добрососедская атмосфера, царившая между двумя обитателями Альп, приобрела своего рода напряженность: герр Эдельштайн и герр Цвингли прервали разговор на полуслове, с некоторым замешательством глядя на вновь прибывшего. Людвиг вошел в комнату, высокий, подтянутый, в строгом, приведенном в идеальный порядок, костюме, старающийся искренне улыбаться окружающим, он внушал собравшимся, увы, исключительно неприятные мысли о вторжении и германском превосходстве: и швейцарец, и австриец, на фоне его меркли, становясь лишь родственниками и союзниками Германии.
Прикусив губу, опасаясь за сходящую на нет атмосферу праздника, я наблюдал за попытками немца завязать непринужденный разговор и за односложными ответами герра Эдельштайна и Ваша Цвингли. Следовало немедленно найти то, что сможет спасти праздничное настроение и вернуть собравшимся бодрость духа. Я думал уже спуститься в погреб за бутылкой отличного вина из австрийских запасов, но, проходя через холл, заметил куда более подходящий вариант.
На мгновение мне стало стыдно: как же так, как мог я упустить приход еще одной гостьи! Однако я решил, что муки совести сумеют настигнуть меня еще не единожды, а Рождество бывает раз в году. С самой очаровательной улыбкой, на которую только был способен, я направился к позабытой гостье.
Фройляйн Элис (по домашнему - Ли) Цвингли - настоящий ангел. Когда я подошел, она быстро шепнула мне:
- Спасибо, что отвлекли всех, и дали мне время положить свои подарки. Я так хочу сделать сюрприз брату.
И никаких обид. Впрочем, насколько я знаю, в доме Цвингли царит весьма спартанская обстановка, так что Ли привыкла действовать самостоятельно, не ожидая обязательного внимания со стороны родни и слуг. Сколько раз на подобных семейных встречах я находил ее в библиотеке, с книгой или вышиванием в руках. Эта девушка умеет развлечь сама себя - хотя, конечно, моей невежливости этот факт не искупает.
- Кстати, как вам моя новая прическа? Это тоже рождественский подарок от Ваша.
На мой вкус, подарок был не лучшим - короткая стрижка сделала хрупкую подвижную Ли еще больше похожей на мальчика. Но, конечно, я похвалил ее выбор, так подчеркивающий сходство с братом. Девушка просто засияла.
Дело в том, что они с Вашем не родные брат и сестра - в трудный момент герр Цвингли приютил в своем доме оставшуюся без поддержки маленькую Ли. Однако мало кто поверит в это - так трогательно грубоватый швейцарец заботится о воспитаннице, и такой искренней любовью платит ему она. По мне, зачастую он перегибает палку с опекой, практически заперев сестренку дома (разумеется, из самых лучших побуждений, опасаясь за ее безопасность), но не надо говорить этого при Ли.
Я со всем пиететом провел фройляйн Цвингли в гостиную, где Ваш и Людвиг уже затеяли спор о превосходстве одного ружья над другим. Хозяин едва прислушивался к ним, задумчиво гладя клавиши, но, к моему бесконечному изумлению, девушка радостно вмешалась в дискуссию. Между делом она похвасталась, что на выходных была в тире и сбила все мишени, ведь ее учил самый замечательный на свете брат. М-да, человеку, усомнившемуся в педагогических талантах герра Цвингли, точно не стоит высказывать это при Ли.
Впрочем, она тут же спросила, услышим ли мы сегодня прекрасную музыку герра Родериха, и я подумал, что швейцарское воспитание не так ее и испортило. Что поделать, если практичный Ваш считает, что девушке надлежит уметь постоять за себя. Фройляйн Цвингли не переняла от брата ни его грубоватости, ни равнодушия к культуре, а это уже не мало. В конце концов, Эржбета, бывшая супруга моего хозяина, тоже увлекалась стрельбой, правда из лука, и, тем не менее, оставалась образцом женственности и вкуса.
Госпожа Хедервари в дверь не звонила, мне не пришлось встречать ее в холле и провожать в гостиную. Несмотря на то что с момента ее развода с герром Эдельштайном прошло немало времени, Эржбета по-прежнему чувствовала себя в австрийском доме больше хозяйкой, нежели гостьей. Она критическим взглядом оглядела пространство вокруг себя, не то в надежде, что дом по-прежнему содержится в идеальном порядке, не то, напротив, что с ее отъездом он впал в запустение. Впрочем, судя по благосклонной улыбке, адресованной мне, венгерка осталась довольна увиденным.
Когда я протянул руку чтобы избавить госпожу Хедервари от внушительных размеров сумки с подарками, она посмотрела на меня совершенно испепеляющим взглядом, так что я предпочел отступить назад - попадаться под руку гневной Эржбете Хедервари было опасно.
- Проходите за мной, я покажу, куда их отнести! - выпалил я на одном дыхании, мысленно проклиная себя за то, что забыл о стремлении венгерки к самостоятельности. В прошлом отважная воительница, она и сейчас, в мирное время, не желала ни терять форму, ни проявлять слабость.
К счастью, досадный инцидент был быстро забыт - госпожа Хедервари никогда не отличалась злопамятностью, и через пару минут, раскладывая подарки, мы уже болтали как старые друзья. Моя бывшая хозяйка вдохновенно рассказывала, какой прекрасный старинный арбалет она нашла в подарок для семейства Цвингли (ведь и Ваш, и Элис так трепетно относятся к любому оружию и знают в нем толк), сколько практичных и нужных мелочей для дома она преподнесет герру Эдельштайну (потому что он со своим стремлением к экономии никогда не заведет их сам) и со свойственным женщинам любопытством поинтересовалась, неизвестно ли мне что-нибудь о сюрпризах, приготовленных другими гостями. Я, в свою очередь, поведал венгерке, что собрались уже почти все приглашенные, что герр Эдельштайн непременно обрадуется ее заботе, что часть блюд к праздничному столу приготовлена по ее рецептам, за что я лично ей безумно благодарен, а также, что все собрались в гостиной, где и обсуждаются самые разные темы, включая последние новости и рождественские сюрпризы.
Последние высказывание заставило госпожу Эржбету забыть о сортировке подарков и немедленно присоединиться к обществу. Я услышал ее звонкий доносившийся из гостиной голос, когда она приветствовала Ваша и Людвига, хвалила за практичность новую прическу Элис и интересовалась у герра Эдельштайна, не тот ли халат на нем, что она дарила на свадьбу. Я был готов сорваться с места и броситься защищать честь герра Эдельштайна, объяснив, что халат был куплен уже на второй год их совместной с госпожой Хедервари жизни, но никак не на свадьбу.
Однако из холла донесся устрашающий шум, во входную дверь не звонили и даже не стучали, ее выламывали. "Грабители!"- подумал я и, прихватив первое, что попалось мне под руку, а именно приготовленный в подарок Цвингли арбалет, отправился в холл, готовый положить жизнь на защиту австрийского дома.
Стоило мне подойти к двери, как подтвердились худшие мои опасения. Нет, это были не грабители. Гилберт Байльшмидт все-таки явился на праздник. Мысленно всплакнув о своем несчастном хозяине, я открыл дверь.
Беловолосый вихрь, едва кинув мне "Привет, старина!" и не позаботившись раздеться, ворвался в гостиную, где только-только воцарилась семейная атмосфера. Кажется, ей пришел конец. Я изо всех сил уговаривал себя не паниковать раньше времени, ведь ничего страшного не случилось. Герр Байльшмидт даже держал в руках охапку подарков, и это были не упаковки пива.
- Ха, давно не виделись! Ваш, ты все-таки решил выбраться из своей крепости? Правильно, нечего нас бояться, мы с братом не кусаемся, разве что фехтуем и стреляем. Родерих, ты тоже не дрожи, это не новый Аншлюс (тут передернуло одновременно и моего бедного хозяина, и Людвига). Ли, Эржи, вы просто очаровательны. Обеим по коню и покорять мир!
Я уж не знаю, что заставило его сбавить наглость в обращении к дамам - то ли ружье в руках Ваша, то ли госпожа Хедервари, привычным жестом ищущая сковородку. Мудрая женщина считала, что для домашних ссор это - наилучшее оружие, а Гилберт, как-никак, родственник. Впрочем, надо отдать пруссу должное, при всем его мерзком характере в нем иногда просыпалась какая-то романтика. В свое время он изводил господина Эдельштайна, попеременно то вызывая его на бой, то играя под окном на флейте серенады для Эржебет.
- Прошу прощения, давайте я положу подарки на место, - каким бы ни был гость, мой долг - быть вежливым до конца.
- Угу, клади! - рассеянно откликнулся герр Байльшмидт, любуясь моей бывшей хозяйкой. Ни бледнеющего от ревности Родериха, ни знаков, которые пытался делать ему Людвиг, он явно не замечал. Не было бы счастья, да несчастье помогло - выданные мне подарки оказались неожиданно тяжелыми да еще и неаккуратно сложенными, и кое-что из этой кучи, к моему стыду, упало на пол. Зато созерцание прекратилось - на шум среагировал даже прусс.
- Черт, помнутся! - альбинос довольно ловко собрал рассыпавшиеся... ноты? Я всегда знал, что он далеко не такой варвар, которым пытается казаться. - Это, между прочим, твоему хозяину. Думаю, ему понравится - все песни Rammstain в аранжировке для рояля.
Донесшийся стон, кажется, никто не услышал. Тем временем Гилберт поднял вторую упавшую вещь - меч в ножнах, судя по изяществу, предназначенный для женской руки.
- Ли, извини, что с твоим подарком так вышло . Я подумал, что нашему юному оруженосцу пора взять в руки настоящее оружие, а не какие-то там стрелялки. Не умеешь? Великолепный Я научит, не вопрос.
Элис выглядела одновременно и рассерженной, и обрадованной. Все-таки зря герр Цвингли ее вдали от общества держит, ей и этот "учитель фехтования" в радость. Сам швейцарец явно мысленно рисовал на герре Байльшмидте мишень, Людвиг молча смотрел в пол. Одергивать старшего немцу не позволяла дисциплина. Зато госпожа Эржбета, оставив в покое кухонную утварь, негромко утешала моего хозяина. И с каждой минутой эта пара выглядела все более и более...супругами.
Поймав откровенно счастливый взгляд герра Родериха, я невольно улыбнулся. Все-таки рождественские чудеса могут принять разное обличье, и, кажется, на сей раз у чуда красные глаза, белые волосы и абсолютно невыносимый характер. [кликабельно]